— Боитесь воды? — поддразнила она его.
— Поверьте мне, вода очень, очень холодна.
Он повел ее к отелю. Уже у входа она оглянулась на пристань.
Тени изменили форму. Джордан тряхнула головой, поскольку ей показалось, что она снова слышит шелест и хлопанье крыльев. Такие звуки могли бы издавать птицы. Или летучие мыши…
Но откуда на пристани взяться летучим мышам?
Рагнор оглянулся. Звуки прекратились. Игра воображения или нет? Если те звуки действительно кто-то издавал, как Рагнор мог одним взглядом заставить их умолкнуть?
— Давайте пойдем в номер. Уже очень поздно. И облака сгущаются. Скоро луна совсем скроется.
Они шли в обнимку. Она положила голову ему на плечо.
— Вы боитесь темноты? — спросила Джордан.
— Я люблю темноту, — ответил Рагнор.
Уже у дверей в отель она остановилась и оглянулась. Тень, казалось, протянулась до самой двери, меняя свои очертания. Страх сковал Джордан. Она могла бы поклясться, что снова слышала шелест.
Но если Рагнор слышал то же, что она, он просто не подал виду. Он чуть подтолкнул ее к входу. Они подошли к консьержу, чтобы взять ключи. Она назвала свой номер, он — свой.
— Получается, что вы и в самом деле здесь живете, — пробормотала она.
— Разумеется, а вы как думали?
— Не знаю, — честно призналась она. — Ну, спокойной ночи.
— Я провожу вас в номер.
Она кивнула.
Когда Джордан открыла дверь, он вошел первым. Она наблюдала за ним в приятном удивлении. Он обошел комнату, заглянул в ванную, еще раз проверил кровать, кресла перед камином, заглянул под кровать.
— Вы надеетесь застукать злонамеренную горничную? — спросила она.
Джордан стояла, прислонившись спиной к двери. Голова ее кружилась. Со злым любопытством она спросила себя, что ей слышится сейчас — кажется, чей-то шепот или, может, гудит в крови алкоголь.
— С вами все в порядке? — с интонацией скорее утвердительной, чем вопросительной, спросил он.
— Абсолютно, — ответила она, но при попытке сделать шаг споткнулась.
Он засмеялся и пришел к ней на помощь, проводив до кровати.
— Слишком много выпивки? — спросил он, присаживаясь рядом. — Тиара ваша съехала набок.
Рагнор ловко освободил ее от тиары, вынул шпильки и распутал волосы, не причиняя боли. Он положил корону на кресло, стоявшее напротив закрытого ставнями окна, не отводя глаз от Джордан. Отличный глазомер. Он даже не оглянулся. Он смотрел ей в глаза. Пальцы его перебирали ее волосы, гладили их. Костяшки пальцев поглаживали щеки. Затем он ее поцеловал.
Жар, мгновенно охвативший ее, напоминал электрический разряд, стремительно прошедший путь от ее рта через все тело, пронзив конечности. Она задрожала, инстинктивно обхватив руками его шею: ей надо было за что-то зацепиться, за что-то прочное. Он целовал ее как умелый любовник, размыкая ее губы со страстью, которую, она это чувствовала, он держал под полным контролем. Джордан нравился вкус его губ, его языка, и с каждым его движением нарастало ожидание восторга. Когда он перестал ее целовать, ощущение медленного, лавой ползущего внутри ее горения оставалось. Она чувствовала собственный ускоренный пульс, жар, лихорадку. Она судорожно глотнула воздух.
— Мне уйти?
Он произнес это или нет? Очень похоже на шелест и трепетание крыльев.
Нет, прошептала она. Он продолжал смотреть ей в глаза.
Джордан облизнула губы, чтобы заговорить снова. Господи, взмолилась она, только бы все это не было следствием алкоголя!
Но алкоголь был здесь ни при чем, хотя слова, которые она произнесла затем, ничем иным объяснить нельзя.
— На самом деле я умираю от желания увидеть вашу грудь.
— В самом деле? — едва слышно проговорил он. Дыхание его щекотало ей лоб. — Я покажу вам свою, если вы покажете мне вашу.
— Очень старая присказка.
— Не такая старая, как вам кажется.
Она протянула руку, коснувшись его лица, провела рукой по губам. Губы их снова сомкнулись, языки переплелись, он скинул камзол, жилет, рубашку. Джордан оторвалась от его губ, мелко и часто дыша, и положила ладони на его грудь.
Налитые мышцами грудь и плечи поражали своей мощью, мощью штангиста. На груди он носил медальон. Религиозный медальон. Красивый, старинный, с кельтским рисунком. Отчего-то Джордан почувствовала облегчение.
Джордан вдруг осознала, что стоит и смотрит на него во все глаза.
— Ну? Вы хотели только увидеть мою грудь или собирались что-то с ней делать?
Джордан провела но ней ладонью, коснулась медальона и почувствовала острое томление. Все должно получиться…
Опьянение от прикосновения к его телу оказалось почти непереносимым. Она забыла о его медальоне, о том, что почти ничего о нем не знает, о том, что опасность ходит за ней по пятам, обо всем забыла.
— Я всегда думала, что руки у вас тоже замечательные.
— Ну, знаете ли, я не хочу показаться вам распущенным, но многие люди видели мои руки. Немногие знают, что они умеют.
— Они впечатляют?
— Вам судить.
Он привлек ее к себе, распростер на кровати, прижался губами к ее губам, задержался у горла, опустился ниже, до ключицы, к декольте ее маскарадного платья. Она не знала, каким образом она осталась без одежды, она не заметила, как ее белый с золотом костюм оказался снят, и осознала, насколько у него талантливые руки… и губы, и вообще все тело. Очень скоро Джордан уже ни о чем не могла думать, и не было скелетов в шкафу, и не было угрызений совести. Тело его, поразительно крепкое, сильное и ладное, обладало неземной ловкостью, и он ласкал ее жадно, с бешеной страстью, которую усмиряла лишь нежность. Ей хотелось пропустить все предварительные ласки, настолько отчаянно острым было желание, но он умел выжидать. Он оказался опытным любовником и внимал ее отчаянию, ведя игру, соблазняя, хотя соблазнять ее уже не было нужды.
Он обольстил ее уже давным-давно.
Соблазнена. Заморочена. Околдована.
И все же, Господи, хорошо ли…
Его ласки становились все интимнее, каждое прикосновение его губ будило в ней все новые ощущения. Казалось, он знал ее тело лучше, чем она сама. Она прижималась к нему, металась, выгибала спину, жидкий огонь разливался по ее ногам и рукам, по груди, жег ей живот. Она чувствовала себя кораблем в бурном море — море ощущений такого накала и такой остроты, что ни для раздумий, ни для смущения не оставалось места. И когда он вошел в нее, Джордан воспарила в облака — поднимаясь и опускаясь в извечном ритме, и каждое его движение вздымало ее все выше и выше.
Ночь потеряла очертания.
Ночь.
Глубокая полночь. Чернота в синь, подсвеченное луной небо, кроваво-красный закат. Ей было так хорошо с ним. Просто лежать рядом. Просто чувствовать его рядом с собой. И тогда не будет никаких кошмаров, никаких призраков, никаких волков, сидящих у подножия кровати. Она уснула, блаженно улыбаясь. Как тепло…
