Погоди, капитан Горелов, все тебе припомнят, и этого белого коня — козырную карту вражеской пропаганды на Северном Кавказе, которую ты упустил, — тебе тоже припомнят, подошьют к делу.
Дверь хлопнула, и капитан Горелов впервые в жизни испугался этого звука. Человек топтался в тамбуре, не решаясь войти.
— Товарищ капитан, вы здесь? — услышал он голос связистки Ксюши Лычко. — Разрешите войти?
— Заходи, раз пришла, — отозвался Горелов.
Ксюша бойко протопала через комнату и села за стол напротив него. Горелов поднял голову и посмотрел на девушку. Но чуда не произошло. Курносое лицо, светлые брови. Ксюша Лычко, верный товарищ, его постоянный опекун, правая рука, палочка-выручалочка… Все на свете, все легкое, хорошее, веселое, но только не эта горькая, отчаянная, несуразная, несвоевременная любовь, которая взяла вот за глотку и не отпускает никак.
— Я по делу, товарищ капитан, — осторожно сказала Ксюша, заглядывая в глаза командиру.
— А без дела к боевому товарищу ты зайти не можешь?
— Хорошо бы, если бы так, как вы говорите. Я бы и без дела могла, и как хотите, товарищ капитан, — с неожиданным вызовом сказала Ксюша.
— Ого! Это что-то новенькое! Ну-ну, слушаю тебя.
— Я точно по делу…
— По делу… Я как раз думал по поводу моего дела. Интуиция, видно, еще работает у товарища капитана… Что ты все заглядываешь? Думаешь, что я пьян? Нет, Ксюша, трезвее не бывает. Говори, не дрейфь!
Ксюша наморщила свой задорный носик, отчего стала слишком потешной для серьезного разговора, но все-таки выдохнула разом:
— Вас на рассвете арестуют!
Она думала, что Горелов удивится, вскочит, схватится за оружие, но он только хмыкнул:
— Быстро! Все-таки хорошо мы работаем. Одно слово — Система! Если бы вся армия так, давно бы немца выгнали. Откуда знаешь?
Ксюша опустила глаза, наверное, полагая, что демонстрирует этим красивую печаль. На самом деле опущенные белесые ресницы ничего не прибавили к ее обычному выражению лица.
— Меня допрашивал майор Бондаренко, и я слышала, как он распорядился.
— А-а-а, — лениво протянул Горелов, — тогда понятно. Мы тут с ним немного поспорили перед операцией. Я его даже кем-то обозвал. Ты не слышала, кем я его обозвал? Или чем? Вспомнил! Ушастым ежиком. Ты обращала внимание, как он топочет? Ежик настоящий! А уши какие!..
— Товарищ капитан, вы что — не понимаете? Вас через четыре часа придут арестовывать, а может, и раньше. Надо же что-то делать…
— А что тут делать? Вон целые народы арестовывают, а я — мелочь пузатая, — и вдруг, резко выйдя из расслабленно-равнодушного состояния, неожиданно спросил: — Что сболтнула про меня, тварь?! Ну, говори, сука!
Ксюша даже подпрыгнула на стуле и тут же, закрыв лицо ладошками, разревелась по-детски.
— Простите меня, товарищ капитан! Я все ему рассказала. Как мы эту Саадаеву в лесу встретили, как вы ей тогда ночью про секретную операцию рассказали. Чеченцам, мол, теперь опасно, надо ей уходить. И как вы в любви ей признавались, я тоже рассказала…
— А я думал, что ты тогда меда наелась и спала! — совсем буднично рассмеялся Горелов. — А ты, выходит, службу несла, информацию собирала и стучала…
— Я плакала тогда, товарищ капитан.
— Почему?
— Вы же этой жене врага народа в любви признавались, а я вас сама любила, — опять заревела Ксюша, едва успев утереть курносый нос. — Я и теперь вас люблю.
— Так я же, товарищ младший сержант, сам теперь враг народа. Тифозную вошь, если она не сдается… Что с ней делают? А вы, выходит, меня спасаете. Так?
— Так. Сама предала, а теперь спасаю, — Ксюша громко высморкалась в маленький, как все у нее, платочек.
В глазах Горелова сверкнул бесовский огонек.
— Ну, Ксюша, раз такое дело, спасай своего любимого!
— А как? — уставилась на него девушка удивленно.
— Как! Раздевайся!
— Как раздеваться?!
— Ты же спасать меня собралась? Я тебя правильно понял? Говоришь, спасать буду, а сама — в кусты? Раздевайся!
— Полностью?
— А ты как думаешь? Разве меня можно спасти наполовину?
Девушка, еще до конца не понимая, чего от нее хотят, но женским нутром чувствуя, что наступает ее пусть не час, так хотя бы минутка, встала с табуретки. Набираясь смелости, тряхнула головой, точно приглашала капитан Горелова на танец, положила на стол ремень и стала расстегивать шинель…
— Все. Достаточно, — остановил ее Горелов. — Уже спасла.
Ксюша растерянно опустила руки, но вдруг бросилась к нему, обхватила его за сильную шею.
— Я же все для тебя, Женя, — заговорила она, тычась в него губами. — Я же так тебя люблю! Возьми меня! Возьми меня…
— С собой? — устало спросил Горелов.
— Как с собой? — не поняла Ксюша. — Я не в том… Я это имела…
— А! Ты в том смысле! Ладно, Ксюша, спасибо тебе, — он поднялся, прошел мимо застывшей в центре комнаты девушки, взял шапку, дотронулся зачем-то рукой до кровати. — Холодная… Спасибо тебе, Ксюша. Спасла так спасла! Скоро рассвет, а мне еще следы заметать. Как думаешь, полезет ушастый ежик за мной в горы? Я вот думаю, что не полезет. Так что давай прощаться, по-военному — на скорую руку.
— А как же я, Женя? Как же я без тебя?
— Ксюша! Я теперь кто? Враг народа. Зачем мне в горах радиостанция? Вражеские голоса слушать?..
Он поднимался вверх по склону. Голенища сапог загребали снег, а деревья сыпали хлопья ему за шиворот. Евгений Горелов не стряхивал их, а шел себе и шел, почему-то радостно дожидаясь, когда снег растает и скользнет глубже. Хоть такое легкое наказание за то, что обидел курносую девчонку.
Что она еще сказала ему на прощанье? Да, что аул Дойзал-юрт заселять русскими переселенцами не будут. Такой пришел приказ. Не будут так не будут. Зачем она ему это сказала? Чтобы он потом вернулся, когда войска НКВД уйдут, и пожил еще в нормальном доме, а не замерзал бы где-нибудь в горных лесах, под кустом. Какая теперь разница?
На заснеженной полянке он остановился. Вот и все. У него больше не было наград, звания, стажа, дела, друзей, близких, любимых женщин, у него не было больше Родины. Горелов приложил ладони ко рту и издал какой-то странный вой не вой, крик не крик. Для волчьего слишком высоковат. Может, это крик шакала?
* * * * *
Ранним утром, когда Айсет еще спала, приехали Зелимхан со своим братом Султаном. Айсет проснулась от скрипа открываемых ворот — это мужчины загоняли во двор большой зеленый «Рейндж-ровер».
Айсет проснулась и долго лежала с открытыми глазами, глядя, как по потолку бегают солнечные блики. Она лежала и думала, что приезд гонцов от дяди означает крутые перемены в ее судьбе.
