class="p1">– Вы двое довольны своим выбором в этом году?
– Конечно.– Ной опускается на мягкий кожаный диван, а я стою у камина.
– А ты, Адам? Что ты можешь сказать об этой яркой белой девушке? – Он открывает коробку в форме креста, сделанную вручную одним из прихожан, набирает горку кокаина на ноготь на мизинце, затем нюхает ее.
– Она адекватная.
Мой отец смеется, но на его лбу не появляются морщинки, в уголках глаз нет гусиных лапок. Ботокс – адское лекарство.
– Адекватная? – Он хихикает. – Может, женишься на ней?
– Это то, что вы хотите? – Я стараюсь говорить бесстрастным голосом.
Его глаза сужаются.
– Если ты хочешь бросить мне вызов, мальчик, лучше иди ко мне со всем, что у тебя есть. Если ты этого не сделаешь, я прикончу тебя.
– Папа. – Мягкий тон Ноя скрывает язвительность, падая, как мягкий снег, на гнев моего отца. – Он просто еще не готов.
– Ему тридцать лет. Он готов ко многому! – Он еще раз вдыхает пудровую смелость.
– Конечно, но он отвечает за нашу операцию. Его внимание …
– Я прекрасно могу защищаться, Ной. – Я смотрю на отца тяжелым взглядом. – Я не возьму в жены ни одну из этих идиоток. Если они достаточно глупы, чтобы влюбиться в твои песни и танцы, то я не хочу иметь с ними ничего общего.
Отец проводит пальцем по воздуху:
– Я Пророк Господа, Адам. Бог избрал меня для этого. И Он выбрал их, чтобы они служили мне.
Из многих заблуждений моего отца это его самое любимое. Я мог бы возразить, мог бы объяснить, что он шлюха эпических масштабов. Но я не буду. Все, что я хочу, это лечь спать и забыть этот день. Но это не вариант. Меня встретит моя долбаная реальность, как только я проснусь утром. Но блаженство сна – часы полной темноты – это мое единственное оставшееся удовольствие.
Его гнев внезапно сменяет безмятежность, что никогда не бывает хорошим знаком.
– Я собирался позволить тебе пожелать спокойной ночи твоей матери, но, поскольку вы оба настолько упрямы, я думаю, что не стану этого делать.
Ной протягивает руку.
– Папа, пожалуйста.
Он не понимает, что мольба только подпитывает отказ отца.
Кроме того, это уловка. Отец годами не позволял нам приближаться к матери. За ней наблюдают даже более пристально, чем за Девами.
– Это хорошо. – Я встаю и потягиваюсь, легко скрывая свою ненависть в равнодушии. – Я в любом случае готов бросить вызов.
Когда отец понимает, что не может вывести меня из себя, его гнев возврастает втрое.
– Убирайся отсюда! Вы оба. Служба утром. Она будет транслироваться в нашем новом приходе в Индии. Эти идиоты с куриными мозгами могут собрать рупии и послать сюда. Безбожные язычники. – Он тушит сигару в хрустальной пепельнице, его темные глаза впиваются мне в спину, когда я ухожу.
Я лежу в постели, мои мысли возвращаются к ритуалу, к Далиле. Ее тонкая папка лежит на подушке рядом со мной, снимок ее овального лица прикреплен спереди. Двадцать один год, поступила в колледж из Северной Луизианы, где до сих пор живут ее родители. Она начала посещать службы в «Монастыре» около года назад, сразу после того, как разразился скандал с убийством.
Она приходила в церковь каждый раз, когда открывались двери. Всегда одна, несмотря на несколько попыток со стороны некоторых членов общины мужского пола. Идеально подходит для монастыря – безупречный послужной список и родители далеко. Она приехала в Алабаму в школу, но, как и многие другие, влюбилась в сирену Пророка.
Я постукиваю пальцами по обнаженной груди, смакуя ее изображение на обратной стороне век. То, как она выглядела на той кровати. Иисус.
Я тренировал Дев каждый год в течение последних пяти лет, но я никогда не реагировал на них так, как на нее. Я подтолкнул ее слишком далеко, заставляя ее смотреть мне в глаза и отдавать мне больше, чем мне разрешено. И я был жесток с ней, но не так сильно, как буду. Если я буду легко относиться к ней, как Ной к своими девицам, тто это закончится бедой. Моя рука скользит под простыней к моему голому члену. Простая мысль о ней, раздвинутые ноги, маленькие кулачки, сжимающие одеяло – это все, что мне нужно. Я начинаю гладить себя, представляя, как пожираю ее сладкую пизду, пока она корчится, борясь с удовольствием, а затем сдаюсь. Когда она кончает мне на лицо, я стреляю толстой струей себе на живот.
Выйдя из эйфории, я понимаю, что не могу позволить этому повториться. Фантазии о ней только омрачат мой разум, заставят меня переосмыслить все то дерьмо, которое мне нужно сделать, чтобы подготовить ее. Я вытираюсь и бросаю простыню на пол.
Она будет готова.
Я не проиграю.
Не в этот раз.
Далила.
Прихожане гудят, их голоса сливаются, пока аудитория на 20 000 мест не начинает трещать от напряжения. Я становлюсь на колени, голова опущена, руки сложены, лицо закрыто белой вуалью. Мои подруги из монастыря делают то же самое по обе стороны от меня. Двенадцать невинных Дев на пьедестале, чтобы толпа могла смотреть и желать.
Пророк – не что иное, как понты. Об этом говорит позолоченный пол его сцены, и когда он выходит в своих блестящих черных туфлях, толпа превращается в живое чудовище, рев одобрения заглушает постоянный гул греха.
Он усмехается улыбкой доброго отца и машет пастве. Его изображение увеличено на огромных мониторах по обе стороны сцены. Девушка рядом со мной дрожит, хотя сомневаюсь, что от страха. Религиозный восторг, поклонение герою, которое продолжается, несмотря на все ужасы, постигшие ее прошлой ночью.
– Сейчас, сейчас. Слава принадлежит Богу, а не мне. – Пророк говорит через маленький микрофон, который изгибается вокруг его щеки и прижимается к губам.
Я не могу оборачиваться. Девы должны преклонить колени – идеальный образ благочестивой женственности во время службы. Наши вуали скрывают синяки. Этим утром я поняла, что мне повезло – многие девочки пострадали ночью, когда я качалась в углу, обхватив руками икры.
Даже не видя, что происходит позади меня, я знаю, что в святилище полно набожных верующих. За нашими спинами выстроился ряд детей в белых джемперах, которых привели из детской. Во время службы нельзя разговаривать, и я много раз видел, как женщины, которым поручено присматривать за детьми, выводили из зала расшалившихся малышей.
Ряды Небесных полицейских выстроились по бокам от проходов. Несколько лет назад государство предоставило муниципалитету «Небесного служения» статус, позволив
