— С дороги, бармен, если не хочешь получить по роже!
Он схватил Лютера за руку, намереваясь отшвырнуть его в сторону. Это было ошибкой. Физический контакт усилил действие энергии, которую излучал Лютер.
Цветастая Рубашка покачнулся и, чтобы не упасть, оперся о край стола.
— Что это? — выдохнул он. — Мне плохо.
— Забудь о счете, — сказал Лютер. Он взял Цветастую Рубашку под локоть и подтолкнул к двери. — Выпивка за счет заведения.
— А? — Цветастая Рубашка помотал головой — он никак не мог сосредоточиться. — Что происходит?
— Ты уходишь.
— О… — Цветастая Рубашка вздернул брови. — Ладно. Что-то я устал.
Он даже не пытался сопротивляться. В зале установилась гробовая тишина. Посетители молча наблюдали, как Лютер вывел Цветастую Рубашку на ночную улицу.
Когда дверь за ними закрылась, «Темная радуга» вновь наполнилась обычным для этого времени дня гулом.
— Что происходит? — Цветастая Рубашка потер глаза. — Куда мы идем?
— Ты возвращаешься в свою гостиницу.
— Да? — В его тоне не было вызова, лишь удивление и замешательство.
Лавируя между горшками с чахлыми пальмами — их выставил Уэйн в тщетной попытке создать вокруг заведения аутентичный островной ландшафт, — Лютер вывел Цветастую Рубашку за пределы дворика.
Время приближалось к десяти. Владелец стрелкового клуба на втором этаже когда-то повесил вывеску для туристов, сулившую «все условия для безопасной стрельбы, настоящее оружие, заводские боеприпасы» и «великолепное обслуживание клиентов». По каким-то причинам, которые Лютер так и не понял, в Вайкики процветали заведения, где гостям острова предоставлялась возможность пострелять в закрытых помещениях.
Салон татуировок «Красный череп», «Салон пирсинга» и «Комиксы Дзен» также были закрыты, но ржавые оконные кондиционеры видеосалона для взрослых продолжали скрежетать. Это был единственный способ выяснить, открыто заведение или нет. В его грязных затемненных стеклах никогда не было света. Посетители проскальзывали внутрь и наружу, как привидения, предпочитая ночное время суток.
Лютер провел своего похожего на зомби спутника под старой деревянной доской для серфинга, перекрывавшей вход во дворик, и по узкому переулку пошел к Кухио-авеню. В этот час движение было оживленным, в ресторанах и кафе было много посетителей.
Он прикинул, не довести ли Цветастую Рубашку до Калакауа, куда стекались толпы туристов, привлеченные сияющими витринами бутиков ультрамодных дизайнеров и ресторанами более высокого класса. Хотя не надо нарываться на проблемы, решил он. То, что нужно, можно сделать и здесь.
К сожалению, Цветастую Рубашку невозможно было просто вышвырнуть на улицу. Воздействие подавляющей энергии длилось недолго. Лютер знал: стоит ему выпустить Цветастую Рубашку из-под своего влияния, как этот тип снова вернется в нормальное для него состояние.
Скоро он вспомнит, что его попытка затравить Рея каким-то образом была пресечена и что у него на пути возник бармен. Он также вспомнит, что какой-то хромой калека с позором выгнал его из заведения. Этих воспоминаний хватит, чтобы возжаждать мести и вернуться в «Радугу».
Страх — одна из самых примитивных эмоций, основной инстинкт выживания, который, как и другие подобные инстинкты, глубоко въелся в мозг. Это означает, что его ощущает весь спектр чувств, от стандартных до паранормальных. Кроме того, зародить страх проще простого, если есть сноровка. И вот, зародившись, страх еще некоторое время держится в человеке.
Задиры хорошо понимают страх, потому что тратят силы на то, чтобы заронить его в других.
Лютер вдохнул и медленно выдохнул. У него не было желания делать эту часть работы, но любой бармен должен выполнять свои обязанности.
Он активировался, усилил свои чувства, затем повернул своего безвольного зомби так, чтобы тот оказался лицом к переулку, ведшему к «Радуге».
— Ты больше никогда не захочешь зайти сюда, — сказал он. — В этом ресторане одни сумасшедшие. Они способны на всякое. Даже войти в комнату с нитроглицерином. Ты слишком умен, чтобы возвращаться.
Лютер сопровождал слова легкими импульсами энергии, направленной на спящие точки страха в паранормальном спектре Цветастой Рубашки. Он старался пробудить как можно больше точек. «Кнопка паники» — это не образное выражение. Он работал до тех пор, пока Цветастая Рубашка не задрожал, обливаясь холодным потом и тупо глядя на ресторан, как будто это были ворота ада.
Если повезет, то, когда он очнется, в воспоминаниях переулок и «Темная радуга» для него навсегда будут связаны с подсознательным ощущением глубокой тревоги. Цветастая Рубашка никогда не сможет объяснить причину этой тревоги; наверное, даже и пытаться не будет. Но если он еще раз окажется в этом районе, он будет инстинктивно избегать переулка. Вот так страх работает на парапсихическом уровне. Обычно.
Но есть одна проблема. Когда пытаешься установить ответный страх, всегда существует вероятность, что он рикошетом ударит по тебе. Некоторые люди принуждают себя преодолеть свои страхи. Но по опыту Лютер знал, что такое поведение не в характере задир.
Он ослабил психическое давление. Цветастая Рубашка успокоился.
— Тебе хочется поскорее вернуться в гостиницу, — сказал Лютер. — Ты слегка перепил. Иди проспись.
— Ага, ладно, — прошептал Цветастая Рубашка, опять забеспокоившись. — Слишком много алкоголя.
Он поспешил к перекрестку и перешел улицу. Вскоре он исчез за углом, направляясь к Калалауа, где яркий свет береговых отелей сулил безопасность.
Лютер тяжело оперся на трость, ощущая тяжелый груз только что содеянного. Он ненавидел эту часть работы. Всегда приходится платить за то, что он применяет свой дар на таких, как Цветастая Рубашка.
Пусть этот мерзавец заслужил то, что получил, но факт остается фактом: битва изначально была неравной. У Цветастой Рубашки не было шансов, ни одного, даже если бы он знал, чем шандарахнуло по нему.
М-да, отвратительно.
Закрыв ресторан на ночь, они, следуя традиции, отправились по Кухио-авеню в «Удон-Пэлас». Милли Окада, владелица ресторана, принесла им по огромной порции горячего, ароматного мясного супа и сытной лапши. Ставя миску перед Лютером, она с пониманием посмотрела на него.
— Ты как? — спросила она.
— В порядке, Милли. — Лютер взял палочки. — Очень хочется твоей лапши. Ночь была долгой.
— Ты опять в депрессии, — сказала Милли. — А по идее настроение у тебя должно бы улучшиться — ведь нога почти зажила.
