Финли бережно отставил тончайший бокал и стал изучать свое отражение в овальном зеркале эпохи Георга III. Аристократическое лицо, густая темная шевелюра. Он провел рукой по волосам, восхищаясь блеснувшим в них серебром. Последняя косметическая операция разгладила мешки под глазами, укрепила линию подбородка, стерла глубокие морщины вокруг рта.
На вид не дашь больше сорока лет, решил Финли, придирчиво оглядывая себя в профиль.
Какой идиот сказал, что нельзя купить молодость?
Стук в дверь прервал его раздумья, испортив настроение.
– Войдите! – рявкнул Финли, и один из служащих отдела доставки вкатил ящик. – Оставь там. – Он указал пальцем в центр комнаты. – И можешь идти. Эйбел, останься. Дверь.
Уйансэп бросился закрывать дверь за вышедшим из кабинета служащим.
Финли молчал, и Уайнсэп, бледный как мел, вернулся к ящику.
– Мистер Финли, я открыл, как вы приказали, а когда начал проверять товар, то понял, что произошла ошибка.
Уайнсэп осторожно сунул руку в кучу резаной упаковочной бумаги и дрожащими пальцами вытащил фарфоровый чайник, расписанный крошечными фиалками.
Финли взял чайник, повертел в руках. Английский. Неплохая работа. Стоит долларов двести в свободной продаже. Но это массовая продукция. Тысячи точно таких же чайников в свое время продавались по всему миру. То есть для него эта штуковина не представляет абсолютно никакой ценности. Он ударил чайником о край ящика, и осколки полетели во все стороны.
– Что еще?
Дрожа, Уайнсэп запустил руку поглубже в ящик и вытащил стеклянную вазу с «ледяным» узором.
Итальянская, решил Финли, осматривая вазу. Ручная работа. Сто – сто пятьдесят долларов. Он размахнулся, и, пролетев в миллиметре от головы Уайнсэпа, ваза вдребезги разбилась о стену.
– Еще… еще чайные чашки. – Взгляд Уайнсэпа заметался между ящиком и неумолимым лицом шефа. – И серебро… два серебряных блюда, конфетница. П-пара Хрустальных бокалов с гравировкой… с-свадебные колокольчики.
– Где мой товар? – грозно спросил Финли, отчеканивая каждое слово.
– Сэр, я не могу… то есть я полагаю, что произошла… ошибка. – Последнее слово несчастный Уайнсэп уже прошептал.
– Ошибка.
Финли сжал кулаки. Его глаза стали похожи на осколки нефрита. Ди Карло, подумал он, вызывая в памяти образ своего представителя в Нью-Йорке. Молодой, способный, честолюбивый. Но не дурак. Ди Карло не так глуп, чтобы попытаться надуть босса. Однако ему придется заплатить за эту ошибку, дорого заплатить.
– Соедини меня с Ди Карло.
– Да, сэр. – Поскольку ярость Финли явно нашла новую мишень, Уайнсэп с некоторым облегчением бросился к телефону.
Пока он набирал номер, Финли прошел к ящику, с хрустом втаптывая осколки фарфора в ковер, и начал методично крушить остатки доставленного товара.
Джед Скиммерхорн хотел выпить. И ему было все равно, что пить. Виски, обжигающее глотку, бренди, согревающее внутренности, или пиво – все равно. Однако придется потерпеть, пока он не перетащит все коробки в новую квартиру по этой чертовски шаткой черной лестнице.
Не то чтобы у него было много вещей. Бывший напарник, Брент, помог втащить наверх диван, матрац и самую тяжелую мебель. Осталось лишь несколько картонных коробок с книгами, кухонной утварью и всякой мелочью. Правда, Джед не мог взять в толк, зачем ему даже это. Не проще ли было бы отправить на склад все?
И вообще, в последнее время он многого не понимал. Он, например, не мог объяснить ни Бренту, ни самому себе, зачем понадобилось переезжать на другой конец города и менять огромный особняк в колониальном стиле на квартиру.
Если речь идет о начале новой жизни, то как можно где-то начинать, если не покончено с прошлым?
В последнее время Джед пытался покончить с великим множеством вещей.
Первым шагом был рапорт об отставке. Первым и, вероятно, самым трудным. Полицейский комиссар долго спорил, отказываясь принимать рапорт, и в конце концов отправил Джеда в длительный отпуск. Какая разница, как это называть, думал Джед. Он больше не полицейский. Он больше не может быть полицейским. Та часть его души, которая стремилась служить и защищать, отмерла.
Это не депрессия, объяснял Джед полицейскому психиатру. И он не должен искать собственное "я". Просто с ним как с полицейским покончено. Ему необходимо одно: чтобы его оставили в покое. Он отдал работе в полиции четырнадцать лет жизни. Разве этого мало?
Джед открыл локтем дверь своей новой квартиры, подпер ее одной из коробок, протолкнул через порог другую и снова отправился вниз.
Обитатель квартиры напротив еще не давал о себе знать. Старый чудак, сдавший Джеду жилье, сказал, что сосед тих, как мышь. Похоже, он не врал.
С низкого свинцово-серого неба все сыпался мокрый снег с дождем. Джед спустился по скользким наружным ступенькам, с раздражением заметив, что перила не выдержали бы и неоткормленного трехлетнего ребенка. Дом выходил фасадом на шумную Саут-стрит, но в усыпанном гравием дворике было почти тихо. Правда, Джед не возражал ни против шумной и несколько богемной атмосферы этого района, ни против туристов, ни против магазинов. Новое жилье находилось недалеко от реки, так что всегда можно прогуляться в одиночестве.
Главное, новая обстановка разительно отличается от подстриженных лужаек Честнат-Хилл, где уже два столетия стоит фамильный дом Скиммерхорнов.
Сквозь сумрак подмигивали гирлянды разноцветных фонариков в окнах соседних зданий. К одной из крыш кто-то прикрутил проволокой большого пластмассового Санту с его восемью оленями.
Глядя на парящую упряжку, Джед вспомнил, что приглашен к Бренту на рождественский обед. Прежде он получил бы удовольствие от шумного семейного празднества, пусть и чужого. В его жизни никогда не было веселых семейных праздников… вообще ничего, что можно было бы назвать семейной радостью.
А теперь не было и семьи. Никакой семьи.
Он сжал пальцами пульсирующие виски, пытаясь. отогнать мысли об Элейн. Но воспоминания, как призраки прошлых грехов, не отступали, вызывая тошноту.
Джед вытащил из багажника последнюю коробку и с такой силой захлопнул крышку, что «Тандерберд» жалобно задребезжал.
Он не будет думать об Элейн, он не будет думать о Донни Спеке. Никакого долга, никакого раскаяния. Он просто вернется в новую квартиру, нальет себе виски и постарается не думать ни о чем.
Джед прищурился, защищая глаза от жалящего снега, и в последний раз поднялся по крутым ступенькам. По сравнению с пронизывающим холодом снаружи температура внутри казалась слишком высокой. Домовладелец не скупился на отопление. Излишняя расточительность. Но какое ему дело до того, как старик тратит свои деньги.
