— А ты занимался с ней сексом?
— Нет, — честно сказал Руслан.
— Почему? — удивилась Мария.
— Она не хотела.
— Почему? — спросила Мария еще раз.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Руслан очень понравился Марии как мужчина. Хотя, надо заметить, ей не нравились только слишком толстые и слишком старые мужчины. А также дураки, у которых только секс на уме.
Руслан тут же продемонстрировал ей, что у него на уме только секс — во всяком случае, в данный момент.
Однако Мария своего мнения о нем не изменила и, отдышавшись, сказала:
— Ты не дурак. Это самое главное.
Проснувшись утром, Руслан не обнаружил Марию рядом с собой. Он нашел ее у компьютера. Не потрудившись одеться, американка с утра пораньше села писать дневник.
«Сегодня я хочу предложить ему заснять наш секс на видео. Я сделаю это вечером. Интересно, согласится ли он, и если согласится, то будет ли он более скованным, чем этой ночью.
А еще я с нетерпением жду, что он станет покупать по моей карточке и как быстро истратит 25000 долларов».
Руслан успел увидеть этот текст, прежде чем Мария закрыла окно программы — но со своими познаниями в английском он ничего не понял.
Скульптор Герман Колесников никогда ничему не удивлялся. Это было его жизненное кредо.
В крайнем случае он говорил себе: «Это глюк. Наплевать и забыть».
Поэтому он не удивился, когда Руслан Чайковский подкатил к подъезду на «Мерседесе», поднялся в квартиру со стильно и импортно одетой девушкой и представил ее так:
— Это Маша. Она из Штатов.
— Чувствуй себя как дома, — предложил Колесников.
Однако Маше было трудновато чувствовать себя как дома. Хотя бы потому, что у нее дома дверной звонок не был устроен по принципу механизма унитазного сливного бачка 50-х годов с ручкой на цепочке и литым бронзовым колоколом двадцати сантиметров в диаметре на другом конце.
— Знаешь что, — сказал Руслан Герману и тот, не дожидаясь продолжения, ответил: «Не знаю».
— …Я пришел купить у тебя «Бесстыжую прохожую», — все-таки закончил фразу Руслан.
Деревянная статуя «Бесстыжая прохожая» изображала нагую стройную девушку в шляпе, зеркальных очках и с изящным ридикюлем на плече, идущую по булыжной мостовой. По кольцу вокруг деревянного булыжника было начертано «Красная площадь» — на случай, если кто не понял. Зеркальные очки были настоящие — скульптор приклеил их к голове статуи суперклеем. Полированное дерево было покрыто темным лаком, отчего прохожая казалась негритянкой, несмотря на европейские черты лица.
— Бери так, — предложил Герман, продолжая ничему не удивляться.
Он всегда был добр и щедр к друзьям.
— Нет, — решительно возразил Руслан. — Талант должен быть оплачен.
Руслан выложил на большой пень десять сотенных бумажек и придавил их бутылкой виски «Джонни Уокер».
Доллар в этот день на московской межбанковской бирже стоил 84 копейки — совсем как в старые недобрые времена. Впрочем, в январе 1999 года, когда рубль утяжелили в сто тысяч раз,[1] бакс был еще дешевле — всего 66 копеек. Инфляция, черт бы ее побрал.
— Фальшивые? — поинтересовался Герман, оглядывая деньги и виски издали.
— Абижаеш, дарагой, — ответил Руслан с грузинским акцентом.
Потом он обошел вокруг «Бесстыжей прохожей» и констатировал:
— В «Мерседес» она не влезет.
— Вы ограбили банк, — сказал Герман уже без вопросительного знака в конце. Перед этим он выпил глоток «Джонни Уокера» из пробки и посмотрел сквозь сотенку на свет.
— Грузовик, — сказал Руслан. — Нам нужен грузовик.
— Лучше броневик, — предложил Герман. — В броневике деньги сохраннее будут. Сейчас есть такие «КАМАЗы» с бронированным кузовом.
Но Руслан не захотел «КАМАЗ» с бронированным кузовом и вызвал обыкновенный фургон для перевозки мебели. А пока фургон ехал, американка охреневала, разглядывая мебель скульптора Германа Колесникова. Груз впечатлений явно превышал возможности ее разума.
Потом пили виски без содовой и без льда. В качестве сосуда Герман использовал пивную кружку с обгрызенными краями и откушенной ручкой. Она видела, как пьют русские в Америке, но все-таки там они уже не совсем русские. Потому что сорок дринков по рецепту Михаила Задорнова — это не совсем то же самое, что одна пивная кружка виски, пусть даже и не полная. Зато залпом.
— Неужели все русские пьют виски таким образом? — задала она наивный вопрос, когда содержимое кружки исчезло в недрах организма непризнанного гения изобразительного искусства.
Руслан и Герман доходчиво объяснили ей, что русские крайне редко пьют виски, а вот что касается водки, то ее пьют еще и не таким образом.
— А каким? — решила уточнить Мария.
В ответ скульптор Колесников немедленно побежал за водкой.
Вернулся он одновременно с прибытием мебельного фургона. В последующие минуты самым обломанным оказался шофер, потому что ему нельзя было пить водку. У них на фирме с этим строго.
Строго не строго, а перед стопкой «Джонни Уокера» он все равно не устоял.
Тем временем Мария пребывала на грани умственного спазма, при виде того, как скульптор Колесников, употребив ранее примерно треть литра виски, занялся распитием водки с грузчиками — которым тоже было нельзя, но не так сильно, как шоферу. При этом он вовсе не думал падать замертво и даже разговаривал человеческим голосом.
Когда изрядно вкусивший запретного плода грузчик ухватил «Бесстыжую прохожую» за грудь и бедро, Руслан предупредил:
— Только осторожно. Это ценный, можно даже сказать, музейный экспонат.
Однако он мог бы и не предупреждать. Грузчик был мастером своего дела — из тех, что даже на полном автопилоте не выпустят из рук доверенный их попечению предмет.
— Я поеду на грузовике, в кабине, — сообщил Руслан Марии. — Ты держись за нами.
— А куда ты хочешь ехать? — спросила американка.
— За покупками, — коротко ответил Руслан.
Скульптор Колесников и грузчик Миша оказались почему-то на заднем сидении «Мерседеса», и пока Мария пыталась понять, есть ли тут какой-то подвох, Руслан одолжил у нее мобильный телефон и сел в кабину грузовика, на ходу набирая номер.
У метро он попросил шофера тормознуть и пошел снимать деньги с карточки. Мария среагировала слишком поздно и не заметила, сколько он снял. Но это ее не очень обеспокоило. Американка попрощалась с этими деньгами сразу, как только отдала карточку Руслану. От его поведения теперь зависело только, будут ли переведены на этот счет деньги сверх первых 25 тысяч.
