— Это головоломка? — спрашивает он.
Я улыбаюсь ему в ответ. Я ожидала, что он одарит меня высокомерной, насмешливой ухмылкой и спросит, не сошла ли я с ума, но он этого не сделал. Он подыгрывает мне, пытаясь разобраться.
— Это всё единое целое, Джек, — я втыкаю лопату в ил и опираюсь на ручку, мои ботинки хлюпают, вода струйками стекает по ним. — Уверена, ты никогда не слышал о «Какие три слова?».
Джек не отвечает. Так не пойдет.
Испустив тяжелый вздох, я закатываю глаза.
— Ну же, не выводи меня.
— Не слышал, — отвечает Джек, глубоким и строгим голосом.
Я награждаю его лучезарной улыбкой, которая нисколько не приглушает освещенную луной злобу, сверкающую в его глазах.
— Это система геокодирования. Каждому трехметровому участку земного шара присваивается свой уникальный код из трех слов. Этот участок, — говорю я, махнув рукой в сторону своих ног, — Раскол. Трезветь. Бароны.
Джек наклоняет голову. Его глаза сужаются.
Сняв перчатку, я достаю из кармана свой телефон, ввожу пароль, чтобы разблокировать главный экран и открыть приложение. После нажимаю на точку текущего местоположения и поворачиваюсь лицом к нему.
— Видишь? Вот здесь. Раскол. Трезветь. Бароны. Освобождаю. Исчезнувший. Тост — это местонахождение тела, от которого ты избавился в марте. Пропавшая. Зачисленная. Коала — место на Третьем Поле, где похоронен человек, которого Мейсон думает, что знает. Есть и другие, все они сохранены прямо здесь, благодаря аккуратности Мейсона в вводе данных, — говорю я, постукивая свободной рукой по виску, выключая экран и убирая телефон в карман.
Пространство между нами потрескивает, словно статическое электричество. Воздух холодный и безветренный. В свете звезд из моих приоткрытых губ вырывается серебристый туман, но я не вижу выдохов Джека. Может быть, он задержал дыхание, а может быть, он порождение тьмы и холода. И то, и другое может быть правдой.
Мы смотрим друг другу в глаза, пока я не решаю улыбнуться и не натянуть перчатку, показывая пальцем в его сторону.
— И прежде, чем ты подползёшь ближе, ты должен знать, что если со мной что-нибудь случится, что угодно, ты будешь первым, за кем они придут. Каждое место. Каждое тело. Каждая фотография. Каждая мельчайшая улика, которую я собрала. Всё это попадет прямо в ФБР. Моё благополучие действительно в твоих интересах.
Я почти слышу, как напрягаются мышцы Джека, как скрипят его сухожилия. Как его кости сковывает. Уверена, он готов наплевать на осторожность и напасть. Но он этого не делает. Он стоит в лунном свете, его глаза не отрываются от моих, словно наши взгляды слились воедино.
— Кто в сумке, Кири? — спрашивает Джек, в его голосе звучит угроза, скрытая бархатом.
Сопротивляюсь желанию хлопнуть в ладоши и завизжать, вместо этого втыкаю лопату в ил. Я раскопала достаточно глубокий и широкий участок, чтобы перейти к следующему шагу, поэтому я выбираюсь из грязи и направляюсь к рюкзаку.
— Знаешь, Джек, мы, наверное, за весь месяц столько не взаимодействовали, сколько сейчас, и должна сказать тебе, что в кои-то веки я отлично провожу время, — говорю я, открывая первый зажим на верхней части сумки излишне медлительно, не сводя глаз с доктора Соренсена. Несмотря на то, что я одновременно возбудила его любопытство и пригрозила ему самыми страшными последствиями, я не доверяю этому ублюдку. Ни на секунду.
— Кто в сумке? — повторяет он. Возможно, под этими словами сквозит отчаяние.
— Ты волнуешься, что я забрала кого-то, кто был важен для тебя? — я дуюсь, пока мои пальцы замирают на второй застежке.
— Кири…
— У тебя совсем нет чувства юмора, Джек, — сетую я, драматично покачивая головой. Я снимаю зажим и развязываю шнурки, закрывающие верхнюю часть сумки, убирая слои полиэтилена. Прядь волос скользит по моим перчаткам, пальцы сжимают её, а затем я тяну, извлекая отрезанную голову. Безжизненное лицо и полуприкрытые, остекленевшие глаза мелькают между нами. — Мейсон Дюмонт.
Хочу отдать Джеку должное, он достаточно хорошо делает вид, что не удивлен. Но он удивлен. И он также зол. Я слышу это по тому, как скрипят его кожаные перчатки, когда он сжимает руки в кулаки.
— Ты убила Мейсона Дюмонта, — медленно произносит он, это не вопрос, а утверждение.
— Нет. Ты убил Мейсона Дюмонта, — я возвращаюсь к воде и опускаю голову Мейсона в ил, эти студенистые голубые глаза смотрят прямо на звезды. Я поднимаю одну ногу, чтобы надавить на его лицо и вдавить голову глубоко в могилу. — Твои сапоги мне немного большие. Мне пришлось надеть, наверное, шесть пар носков, но они всё равно великоваты.
Джек опускает глаза на свои сапоги, прежде чем окинуть меня диким взглядом. Я улыбаюсь и откидываю края куртки, которую я украла из его лаборатории два года назад, чтобы упереть кулаки в бедра, обнажая утяжеленный жилет и пояс.
— Ты должно быть весишь где-то… восемьдесят шесть килограммов? Просто предположение, — говорю я, возвращаясь к рюкзаку и доставая из него расчлененные руки Мейсона, клочья его разорванной рубашки развиваются, когда я слегка помахиваю Джеку обеими руками, чтобы отнести их к ручью и бросить в ил. — Не волнуйся, я позаботилась о том, чтобы оставить здесь хорошие следы в стиле «Важного Серийного Убийцы», чтобы прилежные детективы Вествью знали, что это был ты, если ты вдруг решишь сделать какую-нибудь глупость. Я настолько важный, что не могу даже сказать грёбанное спасибо человеку, который дал мне всё, что я только мог пожелать, например, деньги на исследования, оборудование и эту большую ферму для трупов. Нет, нет, нет. А теперь берегитесь, лесные твари, важный серийный убийца идет за вами.
— Господи Иисусе, блять, Кири, — шипит он. — Это всё из-за того, что я не поцеловал твою задницу в знак благодарности?
Я не отвечаю, возвращаясь к сумке и хватая отрезанное бедро, с плеском бросая его в воду. Когда вытаскиваю из сумки другое, я задумчиво хмурю брови и смотрю в тёмный и пустой рюкзак.
— Похоже, ты забыл несколько важных деталей, Джек, — говорю я, поднимаясь. Впервые с момента мероприятия мой взгляд так же смертоносен, как и его.
Наступает долгое молчание, пока я отношу последний отрезанный кусок плоти в могилу, кровь капает на влажную траву. Когда опускаю его в воду, я иду по конечностям, погружая их в ил, зная, что оспечаток сапога Джека оставит следы на мертвой плоти.
— Пижаж5, Джек. Я всегда хотела попробовать это в Ле-Пастра. Потоптать виноград в Провансе в августе? Пожалуйста, сообщи где можно, блять, туда записаться. Мне нужен отпуск после моих попыток обеспечить твою неблагодарную задницу в течение последних трех лет.
— Так вот в чём дело. Раз я не упал к твоим ногам, как все остальные, ты решила меня подставить, — Джек делает паузу, словно ожидая, мой ответ. Когда я не отвечаю, он мрачно и беззлобно усмехается. — Die Rache einer Frau kennt keine Grenzen6. Я не думал, что ты настолько незаурядная личность, доктор Рос.
— Тогда, наверное, я разрушаю все Ваши ожидания, не так ли, доктор Соренсен? — отвечаю я с лучезарной улыбкой.
Когда конечности Мейсона наконец погружены в ил, я беру лопату и начинаю разбирать кучу грязи, которую отложила, чтобы закопать их. Джек наблюдает за мной, вычисляет, взвешивает, возможно, бьется своим большим мозгом о каждую стену в лабиринте, которую я создаю между нами. Но он не двигается. Не подходит ближе. Даже когда я слегка наклоняюсь в неудобных болотных сапогах, и мне приходится выпрямиться, с удивленным писком погружая лопату в останки тела. Когда я оборачиваюсь, он стоит там же, где и ранее, и мне известно, что моя уверенность в его послушании нервирует его так же сильно, как и все остальное, что он успел увидеть и услышать сегодня.
Заканчивая, я использую лопату как трость, чтобы вылезти из густой, тяжелой грязи, и бросаю её рядом с рюкзаком.
— Чего ты хочешь? — спрашивает Джек.
