— Не скажи, сбывается абсолютно все, — не согласилась с ней Галеева. — Но иногда в несколько измененном виде… Главное, что мечты двигают нас вперед, развивают. А кто не развивается, тот деградирует — иного пути не дано.
Коллеги быстро покончили с гуляшом, и у меня осталось впечатление, что они не наелись и не напились. Я разлила по фужерам остатки шампанского, пообещав подать чай и кофе с конфетами, и как бы между прочим поинтересовалась, изменилась ли наша начальница, став невестой.
— Прямо так, — хмыкнула Ольга. — Какой была стервой, такой и осталась! Имеет нас всех как хочет.
— Так что, Юлечка, отдыхай и радуйся, что тебе пока не прилетает, — посоветовала Дина.
— А мне больше никогда не прилетит. Я уволюсь. Но надеюсь, дружить мы из — за этого не перестанем. Настоятельно требую поднять за это бокалы и сдвинуть их разом! — решительно сказала я.
Семнадцатого декабря участковый терапевт закрыл мой больничный лист, и я отправилась в офис. Вернула долг Ольге Михайловне, написала заявление об увольнении по собственному желанию, отнесла его Илоне Карловне. Она подписала заявление единым росчерком пера, не потрудившись взглянуть на меня хоть один только раз, как просил цыган в романсе. Ну и ладно, мы не гордые… Зато Каркуша избавила меня от Необходимости отрабатывать две недели, положенные по трудовому законодательству. Я все поняла, когда заглянула в свой кабинет: за моим, теперь уже бывшим столом вовсю хозяйничала новая сотрудница — полная противоположность Алины Гладковой. Поджарая брюнетка с постной, неприступной физиономией. Настоящая кикимора. Такая никогда не станет опаздывать, потому что она — не девушка.
— Юль, пойдем покурим? — подалась навстречу мне Сизикова.
— Я не курю, бросила, — сказала я с грустью, не имеющей никакого отношения к расставанию с сигаретами. Грустно сознавать, что важная страница твоей биографии перевернулась безвозвратно. Никогда уже мне не ходить по этим коридорам, не читать резюме, не встречаться с поклонниками Илоны Карловны…
Девчонки проводили меня до выхода, наговорили на прощание кучу добрых пожеланий. Если бы пожелания частично исполнились, я бы стала самой счастливой на грешной земле! Но пока счастье подменялось бытовой морокой. Всю дорогу в метро я усиленно ломала голову над тем, как выложить плохую новость папе с мамой. Ничего убедительного не придумалось. В переходе станции «Площадь Маркса» я остановилась возле пары слепых — мужчины и женщины. Они почти каждый день здесь выступают: он играет на баяне, она под его аккомпанемент поет красивым, мягким, грудным голосом. Почему бы не послушать?
За окошком света мало,
Белый снег валит, валит,
А мне мама, а мне мама
Целоваться не велит, —
с исповедальной задушевностью выводила певунья.
На самом деле песня звучала несколько нелепо: женщине давно перевалило за сорок лет, какая мама ей указ? А я чуть не прослезилась. По чистой, юной интонации незрячей певицы чувствовалось, что она молода и ей действительно хочется целоваться. Да, девушка — это не возраст, это состояние, обусловленное влюбленностью и свежестью чувств!..
Я положила в раскрытый футляр баяна пятьдесят рублей и, вздыхая, пошла дальше. Возле метро раскинулся елочный базар, в воздухе пахло смолкой, хвоей, скрипучий от морозца снег покрывали зеленые иголки. Конечно, неплохо было бы купить пихту, внести в дом атмосферу праздника, но денег осталось в обрез. Как говорила одна санитарка из больницы про свою зарплату: «Шиш, да маленько».
Во дворе меня ждал «сюрприз»: Александр Анисимов.
— Мерзну — мерзну тут, — накинулся он. — Где тебя черти носят, Юленция?
— О, мой друг папарацци, и тебя выпустили?!
Я одной рукой приобняла его, чмокнула в холодную, щетинистую щеку и побранила за то, что он не удосужился побриться.
— Спроси еще, почему я опять к тебе приперся… — засмеялся он.
— Чего там? Приперся, и ладно, — отмахнулась я. — У меня как раз борщ есть, правда, он позавчерашний, но вполне съедобный. Будешь?
— Борщ? У тебя? О, какой прогресс!.. — потрясенно пробормотал Саша. — Но лично я по горло сыт проблемами!
— Слушай, старый ворчун, прекрати бодаться! — попыталась я урезонить фотографа. — Можно подумать, у тебя одного проблемы. Я, между прочим, осталась безработной, нищей и брошенной… Представь себе, мой поклонник Андрей Ткач решил жениться на Илонке, и у них свадьба в следующую пятницу, — пожаловалась я.
— Свадьба — это туфта, — заявил гость. — Меня со съемной квартиры выперли. Хозяйка — скотина! Требует, чтобы я рассчитался сразу за три просроченных месяца, грозится мои вещи в подъезд выкинуть. А где взять башли? Я ведь не Крымов, чтоб он сдох!..
— Перестань, тошно слушать, как ты ругаешься. — Пройдя на кухню, я поставила кастрюлю на плиту. — Лучше пойди вымой руки.
Гость не желал ни замолкать, ни мыть руки, он вещал о себе, дорогом, без остановки и стучал по столу грязным кулаком так яростно, что плетеная хлебница подпрыгивала:
— Куда ни кинь, везде клин!
— Остынь, Санчо. Держи мечту в кармане, — поделилась я с ним умным советом.
— «Мечту-у», — презрительно передразнил он. — Мечтательная ты наша!.. Я вот тоже мечтал срубить бобов, а что вышло?
— Ну, деньги — это как — то мелковато для мечты, — засомневалась я. — Деньги надо просто зарабатывать, чего о них мечтать?
— Можно подумать… — засомневался Саша, но потом согласился. — Нет, разумеется, я не настолько конченый, чтобы заклиниваться на деньгах! Всегда мечтал стать классным фотографом, фотохудожником… У бати в детстве постоянно камеру выпрашивал, он подарил мне простенькую «Смену», когда я в первый класс пошел. Тем фотиком, помню, до десятого класса щелкал всех подряд: кошек, бабушку, пацанов, горы.
— Где ты горы — то взял? — задала я отвлекающий вопрос, втайне радуясь, что Анисимов постепенно отмякает, и поставила перед ним полную тарелку.
— Так я же на Алтае родился, в Ташанте, рядом с монгольской границей. Мать и сейчас там живет… У нас знаешь какая природа? Закачаешься! — воскликнул папарацци, хватаясь за ложку. Ел он, вопреки уверениям в сытости, не просто охотно, а с жадностью. Но и рассказывать успевал. — Мои снимки на всех школьных конкурсах побеждали, их и на городские, и на зональные выставки отбирали. А в армии мне вообще цены не было: стенгазеты ко всем праздникам оформлял, ребятам крутые дембельские альбомы заделал.
— Молодец, — машинально кивнула я, утомленная Сашкиным криком и похвальбой.
— А после армии подался я в Бийск, устроился в газету, пахал сразу на несколько изданий. Крутился так, что мама не горюй! На одном чистом искусстве далеко не уедешь, только этот конь Кирюха мог себе такое позволить.
