Ознакомительная версия.
Отданы священные поклоны. Сказаны священные слова. Вот и все; и больше ничего не надо. Нет, ее еще куда-то тянут, ведут к столам, знакомят с кем-то важным, всовывают в руки вазочку с мороженым, дарят зачем-то павлинье перо, и она нагло, вызывающе втыкает его прямо в декольте, за корсаж, между грудей. Ее просят спеть, и отказать невозможно. Хрипы в глотке, в легких усиливаются. Она делает знак прислужнику — принеси из авто термос, там горячий кофе с коньяком. Она полюбила коньяк и лила его везде — в кофе, в чай, даже в горячее молоко. Так, как и хотел когда-то Сандро.
Она отхлебнула из термоса. Еще один миг. Обождите! Тишина.
Одинокий голос. Одинокий, прекрасный голос. Как ты бьешься, как летишь в пустоту, разбиваясь, теряя полетные перья. О, зачем же ты одинокий такой.
* * *
“…и повелели предстать ей, в вычурном, зело богато расшитом яхонтами и смарагдами, а то и перлами речными и морскими платие пред очи Императора сией земли Мань-Чжур, и подошла она близко к Нему, на размах протянутой длани, и склонила выю, изукрашенную жемчуговыми связками, перед Властелином сим, и таково благосклонно возглядел он на нее, и молвил: а откуда ты столь Царственная к нам ниспала?.. и брови твои соболиные, и очи твои агаты, и ногти на перстах твоих — лепестки роз. Кем, как не Розой, назову я тебя?.. Проси, чего ни возжелаешь!.. а я лишь тебя возжелал, да ты сама мне волей не дашься.
И так отвечала она, покорно склоняся: да прости меня, Император Мань-Чжурский и Тибетский, таково страшно меня жизнь терзала, всю истрепала, один голос оставила мне, чтобы песню свою спеть смогла я. Дозволь спеть тебе ее, Солнцеликий!
И он милостиво кивнул головою, и закинула она лицо белое, и завела свою песню. И заплакали все чада и домочадцы Императора, и его слуги, и его кошки и собаки, и его лошади и коровы и ручные медведи, и упали коленями на пол: о, жалостная песня!.. сердца инда рвет она, так проси, певунья, не надобно ли тебе чего насущного! За тую песню все исполнить можно, всякое повеленье!..
И испросила она лишь одного, душою смутяся: верните мне моего Суженого, жестоко у меня отнятого, пусть море мне выбросит Его, суша расступится и выпустит из недр Его, пусть вернется ко мне Он, бросивший меня, и нацепит мне вдругорядь на палец единственное, венчальное кольцо!..
И поник Император Мань-Чжурский бритой головою, и печалью изогнулись уста его: все что угодно мог бы сотворить для тебя, красавица, а вот того не могу, ибо велика земля, а человеки по ней быстро бегают и прыгают, и стреляют человеки в человеков из луков и самострелов, и протыкает человек человека ножом альбо кинжалом острыим, и нет ни сыщиков у меня, ни всевидящих глаз, чтобы твоего Единственного для тебя отыскать. Ступай себе с миром из земли Мань-Чжурской!
И пошла она с миром, побрела, кланяясь сией земле низко — за гостеприимство, за вкусные яства, за ласку изобильную, за…”
* * *
Вы не нужны мне! Не нужны мне! Не нужны мне! Не нужны…
Я бросилась головой в подушку. Я кусала и грызла крахмальную ткань, и перо летело по спальне вверх и вних, забивая мне легкие, мельтеша перед глазами, набиваясь в волосы.
Я рыдала отчаянно. Я услала и идиота Пандана с его тошнотворными поцелуйчиками, и идиота Линь Чжэня, попытавшегося забросать меня букетами и конфетами — все его конфеты и шоколадки я размазала ему по лицу, все! — и идиота Жермона, встававшего передо мной на цыпочки с идиотскими замыслами и задумками на будущее — ведь я понравилась Императору, я получила приглашенье в Пекин, я была обласкана, примечена и отмечена, будь все проклято, будьте вы все прокляты, жирные, богатые, сладкие! Безголосые. Вы завидуете тому, что я пою. Вы-то сами не можете. Я для вас экзотическая птица. Сверните мне шею. Ну. Кто из вас похрабрей. И птичка уже ничего не споет никогда. И вы успокоитесь. И все будут жить припеваючи — сами, как могут и умеют.
Они убрались, шурша, как крысы. Спальня была вся завалена цветами. Я рыдала страшно — так я никогда еще не рыдала. Я думала, что не смогу так рыдать. Слезы мои кончились давно. Еще тогда, когда Сандро лежал в гробе с изуродованным от паденья в пропасть, белым лицом, — я смыла с его лица всю кровь, я загримировала его белым клоунским гримом, как он и любил, подпудрила везде, где были кровоподтеки и ссадины, зашила иглой, суровой ниткой раны, — и я сперва вырыдала из души все, что скопилось в ней за долгие страшные годы, выплакала, выкричала, и слезы текли прямо на загримированное белое, печальное лицо Сандро, вечного Лунного Пьеро, — и все со страхом глядели на меня, ждали, когда же слезы кончатся, — и вот они кончились, и больше уж ничего не осталось.
А тут! Будьте вы прокляты! Вы! Я допускаю вас к себе лишь оттого, что боюсь сойти с ума от одиночества. Я не ваша. Напрасно вы думаете, что я одной крови с вами. Если мне понадобится, я завтра же пущу все свои деньги по ветру. По сухой шан-хайской поземке. И этот дом, похожий на дворец. И эти мерзкие наряды. И эти корзины фруктов и коробки приторных, липких конфет, цвета лошадиного дерьма. Я все развею прахом! Все сожгу! Во имя…
Василий. Василий. Имя твое. Имя твое.
Сандро, ну ты помоги мне, что ли! Ты… приди!
Мороз пошел у меня по коже, все волоски встали дыбом от звериного темного страха. Зачем ты играешь с тайными силами, девка?! Тебе легче не станет. Это воронка, и она затянет тебя. Перекрестись! Нету сил. Рука завязла на полдороге ко лбу. Ты же давно не носишь крестик, Лесико. Он мешает твоим алмазам, жемчугам дрянным, ну, ты его и сдернула. А зря. От Бога не отрекайся. Кто теперь поможет тебе?! У тебя есть все, и у тебя нет ничего. Сандро! Спой мне!..
Из тьмы спальни выступил призрак. Белый балахон, белые рукава мотаются до пят. Высокий белый треугольный колпак с нелепым помпоном. Пьеро, поющий скорбную песнь под Луной. Мальвина, Мальвина, ушла ты в чужие края, а я на чужбине, душа изнывает моя. Мальвина, зачем отдалась ты другому в ночи. Я свечку задую. Я плащ поцелую. Молчи.
Нежный белый призрак ближе подошел к ней, беззвучно. Губы его были плотно сжаты. Плачущий, тонко рыдающий голос доносился ниоткуда, сразу из всех углов спальни. Изломанные руки; вывернутые коленями внутрь, худые, как сосновые корни, ноги. Он скинул туфлю с пушистым помпоном, она отлетела в дальний угол. Я вжалась головой в подушку. Он подходил ближе. Не трогай меня, Лунный Пьеро, я боюсь тебя. Не бойся меня, прелестная девочка, Мальвина, я твой навек, навсегда. Зачем отдалась ты другому?! Зачем не любила меня?! Зачем подалась ты из дому навстречу безумью огня?!.. Руки с когтями-крючьями, накрашенными ярко-красным лаком, протянулись к ней. Черные ямы глаз, вырытых гробовой лопатой, ширились на магниево-белом, недвижном лице. Какое глухое страданье в себе я носить обречен. Не бойся, родное созданье, — любовью навек облечен. Спой песенку вместе со мною — и я успокоюсь навек. Как бьешься ты, сердце больное!.. Как падаешь, мертвенный снег… снег… снег…
Ознакомительная версия.
