Ознакомительная версия.
— На документоведении?
— На архивном деле, а что такое? По иконописи я потом диссертацию защищала и стажировалась в Суриковском училище. Вас это удивляет?..
Олег Петрович ничего не ответил.
А в самом деле, что он мог ответить?.. Что в последнее время его все больше тянуло общаться с дизайнерами и выпускницами факультета международной журналистики? Что от скуки сводило зубы? Что даже в декаданс поиграть не получалось — все от скуки? Или, может, скука — это не отсутствие веселья, а отсутствие какого бы то ни было смысла?!
— Например, на портрете Серебрякова были отмечены епитрахиль и поручи, и на том портрете ему около пятидесяти лет, но никто не знает, когда он был выполнен — во время странничества и затворничества или уже после тысяча восемьсот пятнадцатого года. И здесь, видите, и епитрахиль, и поручи… Нет, Олег Петрович, все это нужно всерьез изучать.
— Я знаю. Но мне просто хотелось бы понять, не подделка ли это.
— В каком смысле — подделка? Нельзя подделать икону! Икона — она и есть икона! Но если это на самом деле прижизненный список, значит, цены ей нет.
— В каком смысле? В аукционном?
Тут Вероника рассердилась окончательно.
— Ей нет цены как святыне Русской православной церкви, — отчеканила она. — При чем здесь аукционы?! Все равно ее никогда не удалось бы продать без шума!
— Это точно?
— Совершенно! Точно так же, как то, что меня зовут Вероника Башилова и сейчас зима!
Олег неожиданно засмеялся.
В распахнутую дверь осторожно постучали, и они оба испуганно оглянулись, словно их застали врасплох за чем-то не слишком приличным.
— Олег Петрович, — позвал смущенный Гена, — там ваша мама приехала.
— Кто приехал?!
— Ирина Петровна. А нам бы с вами… по дельцу отъехать. Вы не забыли?
— Я не забыл, — пробормотал Олег Петрович. — Извините меня. Вероника, мне нужно…
— Да, да, конечно.
Он ушел, а она осталась и снова взяла в руки портрет.
— Как ты сюда попал? — тихо спросила она у старца. — И Федька тебя украл! Что ты хотел нам сказать?..
Ничего не было слышно — такой огромной была квартира, что в эту ее часть не доносилось никаких звуков, а потом на пороге возник очень смущенный Олег Петрович Никонов и с ним прекрасная дама, очень похожая на Любовь Орлову в пору кинокартины «Весна».
— Мама, это Вероника Башилова, — представил Олег Петрович. — Специалист по русской иконописи, работает в Музее изобразительных искусств.
— На Волхонке?! — спросила дама глубоким и звучным голосом. — Господи, мы ходили туда на Декабрьские вечера. Ты помнишь Декабрьские вечера, Олег?
— Нет.
— И очень напрасно!
— Это моя мама, Ирина Петровна.
— Здравствуйте, — пробормотала Вероника. Дама была сказочно прекрасна, и Вероника судорожно одернула на себе голубой свитерок.
— Я должен ненадолго уехать, — сообщил Олег Петрович. — Надеюсь, вы с пользой проведете время. Мама, в мое отсутствие ты будешь развлекать Веронику Павловну.
— Не надо меня развлекать, — перепугалась Вероника. — Я… я лучше домой пойду. У меня сын… и вообще…
— У вас маленький ребенок? — спросила Любовь Орлова.
— Двадцать пять лет. — Вероника улыбнулась тусклой улыбкой.
— Вы так молоды, а у вас уже такой большой сын?! — не унималась дама.
— Сын большой, — согласилась Вероника. — И я немолода.
— Бросьте! — сказала дама. — Вы будете меня развлекать, пока мой сын ездит по своим бесконечным делам. Да, Олег?
— Да. — Он помолчал и добавил: — Я хотел бы, чтобы вы меня дождались, Вероника. Мне еще о многом нужно вас спросить.
— Про икону я больше ничего не знаю! Надо специалистов привлекать и экспертизу проводить!
— Но я не могу сию минуту назначить экспертизу. А вы мне должны, — напомнил Олег. Он и сам не знал хорошенько, зачем он так ее удерживает. — И потом, мы с вами учились в одном институте и наверняка почти в одно и то же время. Нам есть что вспомнить.
— Вы учились в нашем институте?!
Олег промолчал.
— Мама, извини, но я должен вас оставить.
— Это он сейчас стал такой, — доверительно сообщила Веронике Ирина Петровна. — Раньше был нормальный. А со своими деньжищами научился говорить, как падишах, хорошо хоть нас не заставляет обращаться к нему в третьем лице.
— А мог бы, — уже из коридора сказал Олег Петрович.
— Как вас зовут дома? — весело спросила Ирина Петровна. — Неужели Вероника?
— Ника.
— Вот и чудесно, Ника. Сейчас мы с вами будем чай пить и ждать моего сына. Вы давно с ним знакомы?
— С сегодняшнего утра.
— И он уже пригласил вас к себе?! Какая похвальная скорость!
— Он просто хотел со мной посоветоваться по поводу иконографии Серафима Саровского!
— Господи! — воскликнула Ирина Петровна, сложила на груди руки и возвела к небу глаза. — Наконец-то у моего сына появилась женщина, с которой можно посоветоваться по поводу иконографии Серафима Саровского! А то он все время советуется по поводу очередной поездки в Куршавель, а это так утомительно!
У Вероники голова пошла кругом.
— Я… не появлялась, — пробормотала она. — Вы все неправильно поняли.
— А хоть и неправильно, моя дорогая, — отмахнулась Ирина Петровна. — Какая разница? Самое главное, что мы с тобой сейчас будем пить чай и болтать о разных разностях.
Мать Олега Петровича привела ее в какой-то кабинетик, поменьше первого, где был чайный стол и еще отдельный круглый столик с кофейником и спиртовкой.
— Ты хочешь чаю или кофе? — деловито осведомилась красавица и, получив ответ, принялась колдовать над спиртовкой. Ника никогда не видела, чтобы так готовили кофе.
— У тебя правда такой взрослый сын? — окончательно перешла на «ты» Ирина Петровна. — Ты еще совсем девочка!
— Мне сорок пять лет.
— Сорок пять?! Ты выглядишь моложе!
— Спасибо вам большое, — глупо пробормотала Вероника, которая решительно не знала, куда ей деваться.
— Моему сыну сорок три, — с гордостью провозгласила красавица. — И правда, я отлично выгляжу?
— Правда, — искренне согласилась Вероника. — Отлично.
— Это потому, что я слежу за собой. Ты следишь за собой?
— Почти нет.
— И напрасно! Если ты не будешь следить за собой и своим здоровьем, — назидательно сказала Ирина Петровна, — превратишься в старый сухой пенек. И, кстати сказать, гораздо раньше положенного богом срока.
Ника улыбнулась слабой улыбкой.
Ирина Петровна, похожая на Любовь Орлову в пору кинокартины «Весна», ее очень смущала.
Смущала тем, что выглядела именно как кинозвезда. Смущала вольнодумными речами, обходительностью и еще перстнями, которые посверкивали на каждом пальце. Ника никогда в жизни не видела таких перстней — или это как раз и есть то, что называется в романах «фамильные драгоценности»? Камни в этих перстнях были огромные, тяжелые и сверкали как будто сами по себе, даже когда на них и не падал свет, словно подмигивали хозяйке.
Ознакомительная версия.
