— Пока нет.
Заметив на лестнице знакомую фигуру Лоренцо Бальдини, я холодно произнесла:
— Передай моему мужу, чтобы ждал в машине на парковке, пока я не подам сигнал, что ему нужно подняться.
Рино кивнул, а я вернулась к наблюдению за гостями. Очень непросто найти китайца и его дочь, если все гости в масках, скрывающих лица.
Хотя под описание Эшфорд подходит не так много девушек. Ланфэн Ю должно быть 25 лет и она очень хрупкая по телосложению. А вот ее отец чуть меньше моего дяди Миши. То есть мужчина ростом примерно 170–173 см и средней комплекции.
— Волнуетесь? — еле слышно спросил Рино. — Синьора, миссис Эшфорд дала вам неплохие уроки в самолете, но вы не должны сомневаться в себе. Вы отлично справлялись и без этого…
Я чуть не рассмеялась.
Ну, после всех моих приключений за меня можно не волноваться. Как сказал Доменико Дольче, моя марка: «В огне не горит, в воде не тонет.» В общем я удивительно живучий экземпляр.
Даже хочется пожалеть гостей аукциона.
Теперь-то я точно могу не сомневаться, что каждый, кто меня обидит — огребет. И за словом в карман я не полезу. Но так и быть, гости дорогие, сегодня я не по ваши души и буду милостиво закрывать глаза на все ваши косяки.
Шутки-шутками, однако словами не описать, как же мне на самом деле страшно. Просто коленки трясутся из-за лежащей на мне ответсвенности.
Как женщина может сорвать сделку двух мафиози и не спровоцировать при этом конфликт?
— Синьора, постарайтесь насладиться вечером… — произнес Рино. — Вы всем понравитесь…
— Рино, — твердо оборвала я его. — Я благодарна тебе за поддержку, но лучше просто не отвлекай. Я приехала сюда не ради признания или чьих-то восторгов.
Пригубив газировку, внешне не отличимую от шампанского, я уверенно двинулась в малый зал.
В самолете я волновалась, как я тут буду одна без мужа и вдруг что-то случится. Но стоило принять тот факт, что мужа рядом нет и не будет, а светлое будущее моего ребенка под вопросом, как словно что-то щелкнуло внутри.
На миг я остановилась у распахнутых дверей роскошного малого зала.
Все-таки уроки Эшфорд пошли мне на пользу.
Чувствую себя, как пантера перед прыжком. Сосредоточенная и сфокусированная настолько, что пролети рядом со мной муха, я ее поймаю на лету.
Мои шаги, будто сами по себе, стали легче. Походка стала более мягкой и вкрадчивой, а взгляд цепко и быстро оценивал каждого в малом зале.
У самой дальней стены играл оркестр. В центре зала кто-то и правда танцевал, как на самом настоящем балу. Но большинство тут просто культурно тусовались, собираясь возле лотов аукциона или столов с напитками и закусками.
Дядя Миша еще в холле отошел кому-то позвонить, а потому пользуясь минутами одиночества, я незаметно прогуливалась по залу. Останавливаясь, как и многие гости, у каждого «лота», стоящего на постаменте с подсветкой за пуленепробиваемым стеклом.
Главные шедевры вечера — это две скрипки, виолончель и альт Страдивари. Но тут представлено на продажу много и других предметов 17–18 века связанных с музыкальной тематикой.
Картины. Какие-то уникальные портсигары или шкатулки. Книги. Статуэтки. Вазы.
Ценник исключительно скромный и аскетичный. Даже как-то неловко видеть крохотную шкатулочку со стартовой ценой от 50 тысяч евро. Подумаешь коробочка для обручальных колец стоимостью, как Mercedes-Benz?
Уверена, каждый здесь не сомневается, что дешевле — только украсть.
А вот музыкальные инструменты дороже. Самую чуточку.
Рояль — 1 миллион евро. Скрипки от 2−3х. Виолончель от 9 лимонов.
Остановившись возле альта Страдивари в самом центре зала перед сценой с музыкантами, я мысленно вспоминала все уроки от Эшфорд, как не показывать свои истинные эмоции.
И все-таки, я не могу поверить, что считаю нули правильно…
Сколько-сколько стартовая цена на аукционе?
21 миллион евро⁈
За скрипку⁈
— М-да… Это не зарплата твоей мамы в консерватории… — неоднозначно произнес рядом со мной дядя Миша по-русски. — Прикинь… И за этой скрипкой уже целая очередь из покупателей.
И правда. Народ потихоньку подтягивался, сканировал qr-код на постаменте и регистрировался на аукцион.
Невольно я непонимающе посмотрела на дядю Мишу. Как Энн вообще согласилась выйти за него замуж? Он же до сих пор ест на обед суп с хлебом!
Чтож… Зато теперь понятно, откуда у моей тетки деньги, чтобы арендовать на мероприятие оперный театр Гарнье ЦЕЛИКОМ.
— Надеюсь, дивизия скрипачей к ней идет комплектом? — не удержалась я от сарказма, указывая на альт.
Вместо ответа, дядя Миша указал на подпись на постаменте:
«Один из трех лучших по звучанию альтов мастера Страдивари из 19 сохранившихся в наши дни». Ну, и прочие хвалебные, рекламные слоганы для оправдания такой цены.
Неожиданно рядом со мной прошмыгнула девушка очень маленькой комплекции с телефоном и деловито отсканировала qr-код для участия в онлайн-аукционе. Но она упорхнула обратно в толпу так быстро, что я и не успела рассмотреть ее.
Взяв дядю под руку, я медленно прогуливалась по залу, выискивая ее взглядом. Вряд ли это дочь Цзяо Ю, но сотрудницей, которая участвует в аукционе от его имени вполне может быть.
Дядя Миша вдруг указал на рояль:
— Ты еще помнишь, как играть? — любопытно спросил он.
— Естественно, — усмехнулась я. — Именно музыка в свое время вытащила меня из папиных долгов.
— Каким образом?
На самом деле сейчас вообще не до этого. Но видя по глазам насколько дядю мучит совесть, я решила честно рассказать:
— Ну… На работу меня без опыта не брали и я попыталась устроиться уборщицей в консерваторию. Там же мамина подруга заведующая. Она меня с детства знает и помогла оплатить похороны, — тихо прошептала я. — Зоя Павловна меня пожалела. Послушала мою игру и сказала, что для тренировок скрипачей первого курса — сойдет. Оформила нагрузку на другую мамину подругу и дала мне скромную зарплату. Целых 14 тысяч рублей.
— Этого же даже на коммуналку за вашу трешку не хватит… — изумился он.
— Зато спустя два месяца мне повезло… — улыбнулась я. — Скрипачки, с которыми я занималась, устроились музыкантами в твой любимый ресторан. Взяли и меня. Вскоре их пригласили куда-то гастролировать, а я осталась в ресторане одна и все чаевые доставались только мне.
Наклонившись к дяде, я указала на оркестр и безразличных к нему гостей, а после с гордостью прошептала:
— Никому из отличников консерватории не давали столько на чай, сколько оставляли мне. А администратор меня еще и кормила на халяву.
Резко остановившись посреди зала, дядя с искренней болью произнес:
— Куся, ты что… Питалась чужими объедками?
— Да, нет! — тихо рассмеялась я. — Блюдами, которые не успели продать, а на следущий день уже были бы не комильфо для важных гостей.
Приложив руку к сердцу, я со всем обаянием от мамы грузинки по-секрету прошептала:
— Ничто в жизни не мотивировало меня играть и петь столь душевно, как трепетно ждущие меня контейнеры оливье с красной икрой.
Дядя Миша с трудом сдержал приступ неприлично громкого хохота, а я чуть не подпрыгнула, услышав рядом голос:
— Как вы можете смеяться над погребальной урной великого маэстро? — картаво произнес кто-то по-английски. — Еще и когда его музыка звучит в этом храме искусства…
М-да… Кажется, конфуз — это у нас семейное.
Мы и не заметили, как остановились у вазы, которая оказалась погребальной урной французского композитора.
Губы маленькой пухленькой женщины в темно-синем платье подрагивали из-за обиды, а я мысленно поблагодарила Эшфорд за все часы «уроков». Ни один мускул не дрогнул на моем лице, пока я напряженно вслушивалась в музыку и готовила подходящий ответ.
— Но мадам… Это мазурка. Маэстро написал ее, чтобы в наших сердцах стучала радость и веселье, — ответила я.
