Вены на его шее вздулись, и он стиснул зубы, явно досадуя на нее. Он встал и принялся метаться по гостиной:
– Не знаю, за какую часть вопроса мне больше хочется тебя задушить. За тот факт, что, когда ты не справляешься со своими чувствами, тебе легче выплеснуть их на кого-то другого – в данном случае на весь город – или за то, что ты целых тридцать пять лет строишь из себя чужую, живя на собственном маленьком острове. Мы тоже не лыком шиты, Элис. Возможно, здешние, как ты деликатно выразилась, не отвечают твоим высоким стандартам утонченности, но уверен, они понимают, что каждый человек переживает горе по-своему. Если бы ты перестала волноваться о том, что думают другие, и попробовала сблизиться с кем-то, ты бы удивилась. Люди понимают. Ты не одна в этом мире, у кого сложилось не так, как мечталось.
– Так вот что ты думаешь? Что мне себя жалко? Ты же знаешь, что это не так, – они никогда по-настоящему не злились друг на друга, и теперь это чувство было настолько явственным, что Элис видела, как оно вспыхивает между ними раскаленной докрасна огненной стеной. Она задрала подбородок. – У меня есть близкие люди. У меня есть Сейси. У меня есть Фрэнки, – она выглянула из окна на унылый двор. Мир снаружи закоченел и замер, даже птицы недвижимо сидели на ветках, будто вырезанные изо льда. Что бы я без тебя делала, Финей? – У меня есть ты.
– Неужели? – он отвернулся от нее и тихо сказал: – Черт побери, Элис. Когда ты перестанешь делать вид, будто у нас море времени?
Это был искренний вопрос. Элис захотелось вернуть время назад, заново начав с того момента, когда она открыла глаза. Но они успели сказать слова, которые сделали это невозможным. Элис прижала чашку к груди. Финей больше ничего не сказал, но подошел к дивану и сел рядом с ней. Она почувствовала идущее от него тепло, и ее голова сама собой склонилась ему на плечо. Щека коснулась накрахмаленной рубашки, жесткой и настоящей. Останется ли он, если узнает, что она способна ненавидеть? Что иногда ее настолько переполняет негодование, что ни для чего другого не остается места? Захочет ли он вообще разговаривать с ней, или заберет Фрэнки и уйдет, оставив ее еще более одинокой, чем она была, когда приехала сюда?
– Подними руку, – он осторожно взял ее руку и вытянул вперед. – Вот так. Согни запястье и потянись пальцами вверх. А теперь продержись так пять секунд. Больно?
Элис покачала головой, морщась, но не опуская руки.
– И кто это врет? Достаточно. Сделаем еще раз попозже.
Когда она посмотрела на него, он сказал только:
– Ты забросила упражнения. Сама знаешь, по возможности их нужно делать каждый день.
– Я могу себе позволить выходной, когда мне не напоминают обо всем, чего я не могу. Кроме того, физиотерапевты на деревьях не растут.
– По-моему, у тебя уже было несколько таких выходных подряд.
Они ходили вокруг да около, боясь покинуть безопасную территорию знакомого: ее болезнь, недостаток финансов, заставлявший обходиться своими силами. Но Финей не отпускал ее руки, и Элис чувствовала, что в ответ нужно нечто большее: откровение или признание, которое показало бы, что она доверяет ему. Даже если придется раскрыть себя с худшей стороны.
– Я боюсь того, что ты обо мне подумаешь.
– Ты уже знаешь, что я о тебе думаю, – прошептал он ей в волосы. Его голос был таким нежным, что у нее защемило сердце. – Я прекрасно знал, как она с тобой обращалась, и должен был это прекратить. Она запугивала тебя безденежьем и болезнью. Я видел, как она выбирала слова. Точно так же я выбирал оружие перед боем. Но не думаю, что она понимала, кем была с тобой.
– Мы с Натали воевали почти всю жизнь, Финей. Так уж сложились наши отношения. Но начинались они совсем иначе.
Он кивнул:
– Продолжай.
Он просил ее сбросить кожу, показать самую темную часть себя. За годы, прожитые в уродливом обличье, у нее выработался иммунитет к дурным манерам. Ее больше не волновало, если на нее таращились, – она просто таращилась в ответ. Пусть смотрят на продольный свод ее стопы и деформированные плюсневые кости. Пусть глазеют на обезображенные руки, на выгнутые буквой S пальцы, на обеденные вилки запястий – какие прихотливые описания для ее неисправностей. Все это было сносно, если удавалось делать вид, будто внутри она кристально чиста, не запятнана ни единой злой мыслью или завистливым пожеланием.
Элис посмотрела на свои руки – кончики их с Финеем пальцев свободно переплетались.
– Так заманчиво теперь свалить всю вину на Натали. Но она не держала меня силой. Спустя какое-то время мне стало проще жить в страхе. Я привыкла, что за меня все делают другие, и в какой-то момент перестала задумываться о том, чтобы делать что-то самой. Разве тебе – или кому-то другому – захотелось бы жить с таким человеком? Но Натали жила. Натали всегда была рядом.
– Знакомое зло, с которым легче мириться?
– Я не оставляла надежды, что между нами есть связь и при всем этом мы по-прежнему знаем, что можем рассчитывать друг на друга. Что мы любим друг друга. Не думаю, что я до сих пор в это верю. Возможно, эти годы просто переплавили все в ненависть и ревность.
– Нет закона, который обязывал бы любить родственника, Элис.
– Я знаю одно: мы стали друг для друга лучшим поводом не делать того, чего боялись. Возможно, ты прав, возможно, у меня еще не все осело в сознании. Я знаю только, что с ее уходом нарушилось равновесие.
Остальное Элис зашептала в рубашку Финея, будто стараясь рассеять значение слов.
– Мои шансы остаться последней всегда были мизерными. Жутко осознавать, что нет больше никого, кто знал бы тебя с самого начала, кто мог бы оценить, что из тебя вышло, хороший ты человек или дурной, – Элис почувствовала, как тень Натали покинула комнату, словно ее сестра собирала оставленные в доме песчинки себя. – Мне жаль ее, Финей. Жаль, что она не получила того, что хотела. Может, если бы жизнь ее не обделила, она была бы другим человеком. Возможно, и я была бы другой.
Элис почувствовала себя до ужаса уродливой, но на сей раз не физически. Ей чудилось, что ее пожирает изнутри огромная черная дыра.
– Что-то случилось на озере тем летом, когда Натали вернулась. Я считала ее виноватой, по крайней мере отчасти. Она всегда была той, на кого обращают внимание, кого все хотят. Когда я узнала, что она сделала, довольно легко было ее возненавидеть. Но думать, что ненавидишь кого-то, в детстве совсем не то, правда? Только когда становишься взрослым, начинаешь понимать, на что способны люди.
