— Не отрицаю, мне очень нравилось общаться с ними.
— У Жан-Пьера репутация... весьма галантного кавалера.
— А у кого из ваших соотечественников другая? Галантность в этих местах столь же обычная вещь, сколь и виноград.
Наедине с ним я становилась безрассудной. Я чувствовала, что мне необходимо, наконец, выяснить его отношение ко мне... и к Клод.
— А, может быть, мне действительно лучше уехать, скажем... недели через две. Я думаю, что к тому времени закончу картины, которые начала. Это удовлетворило бы госпожу де ла Талль, и поскольку Женевьева вряд ли поедет одна к Бастидам, это щекотливое дело уладилось бы само по себе.
— Нельзя строить свою жизнь так, чтобы только кому-то угодить, мадемуазель Лоусон. Я засмеялась, и он тоже.
— И прошу вас, никаких разговоров об отъезде. ц
— Но госпожа де ла Талль...
— Предоставьте мне иметь с ней дело.
Он смотрел на меня, и на одно счастливое мгновение! мне показалось, что маска соскользнула с его лица. Может быть, он пытался сказать, что потерять меня для него столь же невыносимо, как и для меня — уехать.
Когда я в следующий раз встретила Женевьеву, вид у нее был весьма мрачный.
Она сообщила мне, что ненавидит всех... весь мир. А главным предметом ненависти была та самая женщина, которая именовала себя тетей Клод.
— Она опять запретила мне ездить в дом Бастидов, мисс. И на этот раз папа с ней заодно. Он сказал, что мне нельзя ездить туда без его разрешения. Значит, никогда... потому что он никогда не разрешит.
— Может быть, разрешит. Если...
— Нет. Она так хочет, а он делает то, что она ему скажет. Даже представить невозможно, что он выполняет чьи-то приказы... но, тем не менее, он идет у нее на поводу.
— Я уверена, что это не так.
— Вы ничего не понимаете, мисс. Иногда мне кажется, кроме английского и рассуждений о добродетели вы больше ничего на свете не знаете.
— Во всяком случае, чтобы читать нравоучения, нужно самой много знать.
— Не старайтесь сменить тему, мисс. Я ненавижу всех в этом доме, клянусь вам. Когда-нибудь я убегу отсюда.
Через несколько дней я встретила Жан-Пьера. Я выехала на прогулку одна: после той вспышки ненависти Женевьева избегала меня.
Он подъехал ко мне; как всегда, при виде меня лицо его выразило крайнюю степень удовольствия.
— Посмотрите, какой виноград! — воскликнул он. — Вы когда-нибудь такой видели? В этом году у нас будет вино, достойное марки замка. Если ничего не случится, — поспешно добавил он, словно стараясь задобрить некое божество, которое могло услышать его слова и наказать за самоуверенность. — На моей памяти только один год, когда виноград был так же хорош.
Внезапно лицо его помрачнело.
— Но, возможно, во время сбора урожая меня здесь не будет.
— Не может быть.
— Похоже на то. Господин граф ищет хорошего управляющего для виноградника Мермоз, а говорят, я очень хороший работник.
— Покинуть Гейяр! Разве такое возможно?
— Я просто перееду в Мермоз.
— Не могу в это поверить.
— С божьей помощью и при содействии графа все возможно, — в его голосе зазвучала ярость. — Разве вы не видите, Даллас, графу до нас нет никакого дела. Мы пешки, которые он передвигает туда-сюда в зависимости от разыгрываемых ходов. Я ему здесь не нужен, скажем так... и он передвигает меня в другой угол шахматной доски. Я здесь опасен... для господина графа.
— Опасен? Но почему?
— Как может скромная пешка угрожать королю шахом? В этом и состоит тонкость игры. Мы и представления не имеем, каким образом беспокоим или угрожаем нарушить покой великих мира сего. Но если это происходит, нас убирают подальше. Понимаете?
— Он очень хорошо отнесся к Габриэль. Он устроил их с Жаком в Сен-Вальене.
— Весьма великодушно с его стороны... — пробормотал Жан-Пьер.
— А зачем ему убирать вас?
— На то может быть несколько причин. Может быть, из-за того, что вы с Женевьевой навещали нас.
— За это госпожа де ла Талль хотела уволить меня. Она даже взывала к помощи графа.
— А он и слышать об этом не захотел, не так ли?
— Ему нужно, чтобы картины отреставрировали.
— И вы думаете, что причина в этом? Даллас, будьте осторожны. Он опасный человек.
— Что вы имеете в виду?
— Как известно, опасности привлекают женщин. Его жена, бедняжка, была очень несчастна. Она была ему не нужна, поэтому она и исчезла.
— Что вы хотите сказать, Жан-Пьер?
— Будьте осторожны, — сказал он, — будьте очень осторожны.
Он наклонился и, взяв мою руку, поцеловал ее.
— Это так важно для меня.
Атмосфера в замке была крайне напряженной. Женевьева была мрачнее тучи, и было неизвестно, какие мысли бродили в ее голове. Что касается Клод, то она была рассержена и унижена тем, что граф отказался выполнить ее желание, и я не могла не ощущать ее затаенную злобу против меня. В том, что он встал на мою защиту, она усмотрела что-то подозрительное, и меня это весьма радовало.
Филипп явно был растерян. Он как-то робко пришел ко мне в галерею, казалось, он не хотел, чтобы его там видели. Я решила, что своей супруги он боялся не меньше, чем грозного графа.
— Я слышал, что у вас возникли разногласия с... моей женой. Весьма сожалею. Мне бы не хотелось, чтобы вы покинули нас, мадемуазель Лоусон. Но здесь, в этом доме... — он пожал плечами.
— Мой долг — завершить то, что начала.
— И как скоро вы завершите?
— Работы еще много.
— Когда вы закончите, можете полагаться на меня, а если вы решите уехать раньше, возможно, я смогу подыскать вам другую работу.
— Я приму к сведению ваше любезное предложение.
Он с печальным видом ушел, а я подумала — все, что нужно в жизни этому человеку, это покой. У него слишком мягкий характер. Наверное, поэтому он здесь.
Но странным образом, я не могла не отметить огромное сходство между ним и графом: голос, черты лица... Однако, один казался воплощением доброты и порядочности, другой имел весьма сомнительную репутацию. Должно быть, Филипп всегда жил в тени своего более богатого и могущественного родственника. Возможно, из-за этого он и стал таким — робко ищущим покоя. Но он был добр ко мне с самого начала, и, как я считала, желал моего отъезда лишь по причине конфликта между мной и его женой.
Возможно, он был прав и мне следует уехать сразу же, как только я закончу работу над картиной. Если я здесь останусь, ничего хорошего не выйдет. Чувства, которые пробудил во мне граф, могут принести мне лишь разочарование и еще более глубокими станут раны, которые обязательно нанесет расставание.
