— Но ведь вы вырастили Михаила, — как можно мягче сказала Люба. — Он всегда считал вас родным отцом. И был он очень хорошим человеком...
— Нет! — закричал Павел Петрович. — Нет! Он — Васькин сын! Не мог Мишка быть хорошим, понятно вам?! Не мог. Дочка — наркоманка и сынок— слюнтяй, — вот они, Васькины дети. И Мишка. Не человек — зверь. Хищник.
— Но он же вам помогал. И в делах, и деньгами.
— Я все признаю, — хрипло сказал Павел Петрович. — Слышите? Признаю. Что хотел — сделал. Легче не стало. А что срок хотел себе скостить, больным головой прикинуться, так это оттого что и себе не мог признаться в том, что из-за денег Мишку убил... Кончена жизнь. Ведите. — Не выдержал и спросил: — Что ж, все это Полинке теперь достанется? Дом, машины, деньги?
— Она ваша жена по закону. Можете, наверное, оформить развод.
— Но имущество делить придется?
— Конечно.
— Значит, я ей на руку сыграл. Облагодетельствовал. Значит, все вернулось. Сначала я отнял, потом я же и дал. Что ж, значит, где-то там, — он глянул вверх, — есть Высший суд. Значит, все по справедливости. Ведите.
Свидетельницей на бракосочетании лучшей подруги Людмилы Самсоновой Любе уже приходилось бывать. Каждый раз, покупая пышный свадебный букет, она со вздохом произносила про себя: «Дай Бог, чтоб последний!»
На этот раз розы они выбирали вместе со Стасом. Сегодня утром она впервые увидела его не в свитере и джинсах и в куртке, а в очень приличном черном костюме, в белой рубашке, при галстуке и даже с запонками в манжетах. Еще когда Стае за ней заехал, приглядывалась очень внимательно. Он не выдержал, буркнул:
— Ну, что ты смотришь? Я в нем женился, в этом костюме.
— Ничего, просто тебе идет костюм.
— Ты скажешь тоже!
— А ты, оказывается, очень интересный мужчина, — задумчиво сказала Люба, и он начал громко смеяться:
— С ума сойти! Сначала вступить с мужчиной в любовную связь, потом завязать с ним прочные дружеские отношения и потом только заметить, что он, оказывается, очень интересный! Просто с ума сойти! Нет, Люба, ты удивительная женщина!
— Хватит смеяться, мы опоздаем.
— Ничего. У Сергея Иванова есть еще шанс передумать.
— Не у него, а у Апельсинчика. Подумаешь, сокровище!
— Да? А я вот уверен, что штамп в паспорте и вообще весь этот официоз придумали именно женщины. Нам, мужчинам, и так хорошо.
Она не ответила, пошла в комнату, где в ящике стола, по-прежнему завернутое в носовой платок, лежало бриллиантовое колье, подарок Алины Линевой. «Я надену его только один раз в жизни, — пообещала себе Люба. — Только один-единственный раз. В конце концов, она права: нам больше некого делить».
Вырез у длинного черного платья был как раз глубоким. Таким, что без украшения на шее оно и не смотрелось. Люба примерила колье и отметила, что хотя и глаза у нее не фиалковые, но все равно: не случайно женщины без ума от бриллиантов. Красиво. Очень красиво. Стае тоже удивленно поднял брови, галантно поклонился, согнул в локте руку:
— Прошу, мадам. — И добавил: — А знаешь, если бы мы первый раз встретились где-нибудь в красивом месте и ты была бы одета в это платье, на шее дорогое колье, а я в этот костюм, то наши отношения могли бы сложиться совсем по-другому.
— Ты думаешь, одежда и место имеют такое значение?
— Я думаю, что ты сегодня прекрасно выглядишь.
А потом они пошли покупать бордовые розы: И Люба привычно подумала: «Дай Бог, чтоб в последний раз!» Она очень любила свою подругу Люську Самсонову. Апельсинчика.
Люська сегодня сияла так ярко, что затмевала собой даже дивный солнечный день. Среди невест, одетых в белое, она была такая одна. В ярком бирюзовом костюме, в шляпке с задорным перышком и под руку с удивительно красивым женихом. Остальные мужчины как-то блекли перед Сергеем Ивановым. Вот отхватила какого, читалось во взгляде всех женщин, присутствовавших в ЗАГСе. Как это она смогла? Такая?! Если бы они еще знали про рыжего Петьку!
Красавец-жених держался очень скромно. То, что его невеста выглядит так необычно, его, кажется, очень здорово веселило.
— Добрый день, — поздоровался он с Любой и Стасом.
— Здравствуйте. — Любе и; Сергею Иванову первое время было неловко. Атмосферу разрядила, как всегда, Люська:
— Ой, ну скорей бы! Я вся чешусь от нервенной лихорадки.
— Почесать? — заботливо спросил жених.
— Поз-же, — значительно произнесла невеста и глянула на длинный конвейер желающих обрачеваться. Потом дернула суженого за рукав: — Ас черного хода нельзя?
— Милая, я желаю торжественно пронести тебя на руках по этой мраморной лестнице, — сказал он.
— Все понятно: ты жену по весу выбирал. Хотела бы я видеть, как ты пролетел бы вверх по лестнице, неся на руках одну из этих барышень. — И Люська многозначительно кивнула на двух своих соседок, очень высоких, юных, одетых в пышные белые платья. И заметила: — Да, нынче продукты лучше. Вот они и растут, молодежь. Взять хоть моего Рыжего...
— Кажется, нас приглашают, — прислушалась Люба.
— Ну? — Люська глянула на жениха лихим голубым глазом.
Он подмигнул, легко подхватил ее на руки и вверх по мраморной лестнице не взошел, взлетел. Стае с Любой едва за Сергеем Ивановым успевали. Белые невесты, приоткрыв ротики, дружно толкнули в бока своих будущих мужей.
— Достаются же такие мужчины таким женщинам! — услышала Люба чей-то завистливый вздох. — А ведь ничего особенного в ней нет!
Она сдержала улыбку. Ничего особенного! А Люськино удивительное чувство юмора, а неиссякаемый оптимизм, а преданность и верность? Отличная пара!
И, ступая вслед за молодыми на ковер в главном зале Дворца бракосочетаний, она скрестила пальцы и произнесла свое главное заклинание:
— Дай Бог, чтоб в последний раз! Дай Бог, чтоб в последний!
