– Время смерти?
– Как обычно – около полуночи. Медэксперт еще пробивается сюда сквозь пробку. Услышим, что он скажет, – будем знать точнее. – Монтойя вдруг сник, но не от усталости. – Девчонка вроде бы помоложе прежних.
Впервые в жизнерадостном и циничном Монтойе Бентс уловил нотки печали и сочувствия к жертве.
«Она моложе моей Кристи», – подумал Бентс, и его лицевые мускулы вдруг окаменели. Он на секунду испугался, что потерял дар речи. Пусть девчонка занималась нехорошим промыслом, пачкала себя ради денег, но она была чья-то дочь, и, возможно, ее родители верили, что их ребенок благополучно учится, а свободное время проводит в приличной компании. Как часто старшее поколение слепо насчет своих детей! Не на это ли указывал убийца, лишая зрения мудреца Франклина?
– Возиться с опознанием не придется, – сообщил Монтойя. – Тут на месте сумочка со всеми документами и девичьим барахлом. Данные уже прокрутили на компьютере. Местная девчонка, несколько приводов за наркотики, ничего серьезного. И вот еще на что стоит взглянуть...
Он повертел перед глазами Бентса визитную карточку доктора Саманты Лидс с добавленными от руки цифрами ее домашнего телефона. Карточка была изрядно помята.
– Не смыкается ли тут цепочка? – резонно заметил Монтойя.
Цепочка смыкается, но кто и зачем ее сплел?
И зачем нужно столько жертв, чтобы затянуть петлю на шее Саманты Лидс? Бентс не мог уразуметь замысла постановщика этого спектакля. Или все надо списать на фантазию безумца, неподвластную логике? И все, что остается, это ждать промаха с его стороны?
– Кто снимал номер? Он или девчонка?
– Он, и платил наличными. Женщина-портье помнит лишь его черные очки. Можешь ее допросить.
– Как он расписался?
Джон Фазер1. Как тебе это понравится?
1Oт английского Father – отец.
– Адрес?
– Хьюстон.
Монтойя сделал паузу, готовя сюрприз, а затем назвал адрес. Дома под таким номером не существовало в природе, но улица была та самая, на которой жила Анни. Бентс поежился. Сюрприз, подготовленный Монтойя, не доставил ему особой радости, хотя проявилось еще одно звено погруженной пока во тьму цепи.
– Где портье?
– На месте. Я, кажется, вытряс из нее все, что мог.
– «Отец Джон» показал ей какой-нибудь документ?
– Нет, конечно. Здесь такое и не требуется. Расплатился за пятидесятидолларовый номер стодолларовой купюрой. Получил сдачу. При нем, естественно, не было никакого багажа. Здесь никто не задает вопросов. Постояльцы вправе приводить к себе кого угодно.
Бентс молча направился на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта. Монтойя догнал его.
– Хочешь прокатить портье по второму кругу? Сжалься... девчонка и так в истерике.
– Она единственный свидетель, кто общался непосредственно с «Джоном» и может что-то вспомнить. Надо давить на нее, пока впечатления еще не стерлись из памяти.
– Согласен, поехали.
Скрипящий лифт долго опускал их вниз. Отель знавал когда-то лучшие времена, но теперь холл выглядел обшарпанным, ковры поистерлись, а многие лампочки в люстрах и канделябрах перегорели, и никто не озаботился их заменить.
Бентс сверкнул своим полицейским значком в глаза женщине за стойкой, облаченной в строгий наряд – белая блузка и обтягивающая черная юбка до колен.
– Вам нужна не я, – тут же догадалась она. – Я заступила на работу только что, а бедняжку Лукрецию мы отхаживаем как можем.
Женщину явно разбудили и вытащили из дома на внеурочную замену, но никакого раздражения она не выказывала и была профессионально вежлива.
Лукреция, более молоденькая, но причесанная и одетая точно так же, появилась из задней комнаты, шмыгая носом и с красными от слез глазами.
– Вы дежурили в эту ночь?
Девушка быстро кивнула. Хорошенькая, ни в чем не повинная куколка, честно зарабатывающая себе на жизнь в притоне грязного разврата.
– И вы регистрировали постояльца в тот номер, где потом был обнаружен труп?
Лучше бы Бентс не употреблял это слово. Девушка едва не потеряла сознание. Она закрыла лицо руками и сложилась словно от удара.
Бентсу пришлось подождать, пока она не возьмет себя в руки.
– У вас была возможность разглядеть его, когда он регистрировался. Чем он вам запомнился?
– Он был симпатичным на вид. Я уже говорила это.
– Чем симпатичен? Поведением? Внешностью?
– И тем и другим. Приятный, красивый мужчина... Около тридцати, наверное. На вид сильный... наверное, специально «качается». Брюнет, такой, знаете, жгучий... но определенно не латиноамериканец. И очки... совсем черные стекла... в них все отражалось...
При этом воспоминании ее хрупкие плечики вновь задрожали.
– Что еще? – терпеливо, но настойчиво расспрашивал Бентс.
Лукреция наморщила лобик, припоминая подробности.
– Ах да! У него лицо было поцарапано – будто веткой или ногтями, но не очень сильно.
– Как он был одет?
– Во все черное. Футболка, джинсы, черная кожаная куртка. Немножко странно при такой жаре, как сейчас.
– Вас это не насторожило?
– В каком смысле?
– Такой траурный вид?
– Вы правы. Я немного занервничала, но больше из-за этих черных очков. Однако он так приятно улыбнулся... И вел он себя спокойно и уверенно, не как некоторые. К нам разные типы заходят... И, бывает, подумаешь, какая женщина согласится с ним лечь... Ой, я что-то не то говорю... Надо было мне довериться первому впечатлению, может, и не случилось бы такое... А он меня чем-то обаял и ввел в заблуждение... Я ведь виновата, да?
Слезы полились из глаз бедняжки, смывая остатки туши с ресниц.
– Вы должны нам помочь, Лукреция. Причем не откладывая. В нашем участке вы встретитесь с художником, и он сделает с ваших слов портрет убийцы. Это тяжелая работа, но она необходима. А компьютер довершит остальное. Придется напрячь свою память.
– Я готова, – всхлипнув, произнесла девушка. – Лишь бы я могла помочь, – добавила она уже твердо.
– Вы молодец, Лукреция, – искренне похвалил ее Бентс, чувствуя, как адреналин наконец-то впрыскивается в кровь. Решимость этой хрупкой девушки с осиной талией вселяла в него надежду, что демона ночного Нового Орлеана можно выловить и вытащить из тьмы на солнечный свет.
Эстелла Фарадей заметно сдала. Девять лет, проведенные в одиночестве, без супруга и детей, и в основном потраченные на теннис в престижном загородном клубе под обжигающим техасским солнцем, прибавили ей загара, но не здоровья и энергии. Таю с последней их встречи она запомнилась совсем другой. Жизненная сила излучалась из нее потоками, как от раскаленного светила. Теперь же это светило явно угасало.
