Ознакомительная версия.
Но сначала Вадим вернулся в хижину. Ветер бушевал за стенами, пламя оплывшей свечи раз за разом кланялось его порывам. Мы сидели на нарах поверх разложенных спальников, за кривобоким столом, ужинали и пили коньяк. А я рассказывала, как тяжело переживала измену мужа, как Любава уговорила поехать в Абхазию. Вадим большей частью молчал. Лишь смотрел на меня странно, а у меня от его взгляда мурашки бегали по коже. И я почему-то со страхом ждала, когда он задует свечу.
От нее остался крошечный огарок. Тогда Вадим снял со стены гитару. Я знала уже: она принадлежала Леше Гардарину. Именно с ней он приезжал в Москву, когда в том, очень далеком году мы встретились с ним на дне рождения Толика.
Гитара была настроена – похоже, ею пользовались совсем недавно. Вадим провел рукой по струнам, склонил голову и запел. Тем московским вечером он точно не пел. Я бы запомнила, потому что у него оказался очень хороший голос, и на гитаре он играл ничуть не хуже Гардарина. Сейчас Вадим запел мою любимую песню Владимира Высоцкого, которую я впервые услышала от отца.
– Куда меня несёт, покуда меня носит?
К какому городку приговорит?
И кто меня там ждёт? И где рябины гроздья
Меня простят до глубины земли?
Тебя со мною нет, сегодня нет, и всё же
Я не приму отсутствие, как зло.
Гнетущий стон венков над тем, что было прожито —
Щемящий вой кладбищенских оков…
Грустная песня… Она завораживала до трепета в груди, до слез, застывших в горле, до дрожания губ… Я подобрала ноги и, придвинувшись к Вадиму, положила голову ему на плечо. Он не отстранился, хотя я, конечно же, мешала.
…И тихий лоск рябин, спокойствие несущих
Оглохнувшим венкам, их ржавой голове…
Земную суету, прекрасную, по сути,
Ограда завлекла в свой молчаливый тлен.
Вадим вдруг отложил гитару и закурил. Казалось, он никак не среагировал на мое объятье. Но когда заговорил, голос у него подрагивал от волнения.
– Ты была похожа на Одри Хепбёрн в «Римских каникулах»… – Вадим нервно затянулся и выпустил изо рта струю дыма в противоположную от меня сторону. – И платочек у тебя был на шейке, как у нее на знаменитой фотографии. Я позже нашел тот снимок в немецком журнале и долго хранил…
Надо же! Красавица Одри Хепбёрн! Кто-то мне уже говорил, что я вылитая Одри, но актриса умерла к тому времени, и мне не хотелось сравнивать себя с умершей. Кстати, под моим платочком на шее прятался прыщ, который выскочил в канун вечеринки. В пятнадцать лет я подозревала, что слово «прыщ» звучит не слишком романтично. А выглядит и вовсе неприлично.
Но я не сказала ничего из того Вадиму.
Он посмотрел мне в глаза.
– Я влюбился впервые в жизни. С ума сходил от любви, а Толян смеялся, называл тебя малолеткой… Теперь-то понимаю: ты ему тоже нравилась. А потом, через несколько лет, я узнал, что ты удачно вышла замуж… К счастью, твой козел-супруг бросил тебя. Иначе бы мы никогда не встретились. Представляешь, что я почувствовал, когда Толян сказал, что моя Одри хочет приехать ко мне?
– А что тебе мешало найти меня без помощи Толик? – спросила я. – Еще до того, как я вышла замуж?
Вадим пожал плечами.
– Я жутко стеснялся. Едва ли с десяток слов проронил, когда мы с Толяном тебя провожали. Ты косо смотрела на военных, а форма у нас тогда была второй кожей. Порой месяцами не вылезали из камуфляжа… Знаешь ведь, какое время было. Так что ни ему, ни мне ничего не обломилось. Я ведь женился через месяц после того, как узнал о твоей свадьбе. Супруга была очень богатой женщиной, на пять лет меня старше. Но ей очень хотелось родить ребенка, и она по-своему любила меня…
Я ничего не сказала, только поцеловала Вадима в шею. И тогда он резко повернулся и обнял меня. Глаза его, такие глубокие в сумраке хижины, были слишком близко. Свеча потрескивала, догорая, а я все больше и больше погружалась в его глаза, как в топь, и мне совсем не хотелось из нее выбираться.
– Знаешь, что? – Вадим слегка прищурился. – Я должен тебе признаться еще кое в чем.
– В чем?
– Помнишь, наш разговор, когда я предупредил тебя, чтобы ты не заигрывала со мной?
– Да, что-то подобное помню, – улыбнулась я, слегка покривив душой.
– Я должен был это сказать. Если б не сказал – все! Тут же пропал бы! Руки вверх и сдался бы. А я очень боялся, что ошибаюсь, отношусь к тебе необъективно. Из красивой девчонки ты превратилась в сногсшибательную женщину. А это частенько синоним стервы.
– Боже… – Я окинула его взглядом. – Такой большой дяденька и… Не верю, что тебя можно напугать!
– И не верь. Я не из пугливых. Но профилактики ради…
Я потянулась к нему, схватила за плечи и встряхнула.
– Профилактики ради, говоришь? Вспомни, как ты заставил меня поклясться, что я не буду строить тебе глазки! Нужен ты мне больно!
– Кажется, тебя это не остановило.
Вадим расплылся в улыбке. И мы стали целоваться, как безумные. Его рука нырнула мне под рубашку, ладонь накрыла грудь. И тогда я бесцеремонно потянула с него тельняшку. Внезапно раздался шипящий звук – ашш! – это стакан с коньяком опрокинулся на свечу, и желто-голубое пламя на мгновение осветило хижину. А затем непроглядная темнота поглотила все вокруг.
Впрочем, мы отлично поладили в темноте. Бедная хижина! Бедные нары! Такое безумство эти стены пережили впервые. Что там мой сон! Наяву Вадим довел меня до умопомрачения своими ласками, и я превратилась в дикую кошку, ненасытную и неуемную в своем желании вновь и вновь любить этого мужчину. И с той же страстью, с какой он овладевал мною на сбившихся в кучу спальниках. А мы даже не замечали, что лежим на голых досках…
Под утро мы забылись недолгим сном, причем Вадим так и не выпустил меня из объятий. Потом я неловко повернулась. Он проснулся. И снова его рука легла мне на бедра…
Позже он произнес в полусне, немного ворчливо (но я понимала, что ворчливость скрывает смущение):
– Ты – неистовая женщина! Утром придется ремонтировать нары. Вторую ночь они не выдержат.
Я ткнула его кулаком под ребра и еще теснее прижалась к горячему крепкому телу.
– Да уж, отремонтируй, пожалуйста. А то доски так скрипели…
– Скрипели? – В хижине посветлело настолько, что я разглядела, как он приоткрыл один глаз и с веселым удивлением посмотрел на меня. – Я ничего не слышал – ты так громко кричала… Лошади за стеной сильно волновались. Думали, наверное, что я поедаю тебя живьем.
– Я не прочь, если ты съешь меня еще раз, – я медленно потянулась и закинула ему ногу на живот. – У тебя так хорошо получается! А я слабая женщина и мне трудно тебе отказать. Но если ты устал…
Ознакомительная версия.
