– Руди пришел, – сказала Ева. – Руди пришел и остановил его.
– Руди пришел?
– Да, он услышал вас и пришел вам на помощь.
– Он остановил. Да, он остановил. – Пайпер вновь закрыла глаза. – Потом послышались крики, шум. Кто-то очень громко кричал, очень громко. Кричал о своей матери. Больше я ничего не помню.
– Хорошо. Вы все отлично рассказали.
– Вы не позволите ему вернуться? – Ее пальцы крепко сжали руку Евы. – Вы не позволите ему найти меня?
– Нет, я не позволю ему вернуться.
– Он чем-то накрыл меня, – вспомнила Пайпер. – Он чем-то поливал меня. – Она брезгливо поморщилась. – Что-то вливал в меня. Его тело было чем-то намазано. У него была татуировка на бедре.
Ева удивилась: она точно помнила, что на видеопленках у него не было татуировки.
– Вы помните, как она выглядела?
– Это была надпись «Моя единственная любовь». Он специально показывал мне ее, говорил, что это новая татуировка, настоящая, а не временная. Потому что он очень устал от временных отношений с теми, кого любит. А я плакала, говорила, что никогда не обижу его. Потом он тоже заплакал: сказал, что знает это и очень сожалеет…
– Вы можете вспомнить что-нибудь еще?
– Он сказал, что я буду любить его вечно, потому что он будет у меня последним. И он будет всегда помнить обо мне, потому что я была его другом. – В ее глазах опять мелькнула тревога. – Он собирался убить меня! Он больше не был Саймоном, лейтенант. Человек, который делал это со мной, мне незнаком…
– Вам больше нечего бояться. Я вам обещаю.
Ева поднялась и внимательно посмотрела на Руди.
– Давайте выйдем на минуту, пусть доктор осмотрит вашу сестру.
– Я сейчас вернусь. – Он прижался губами к ладони Пайпер. – Я буду за дверью.
Они вышли в коридор, и Ева закрыла дверь.
– Я не хочу оставлять ее, – пробормотал Руди.
– Ей необходимо поговорить с кем-нибудь.
– Она уже достаточно наговорилась. Она рассказала вам все. Господи!
– Ей нужен хороший психолог, Руди. Ей необходимо лечение. Если вы сейчас увезете ее отсюда, это вряд ли поможет ей быстро справиться со своими проблемами. Пару дней назад я дала ей свою визитную карточку с координатами и именем одного доктора. Свяжитесь с доктором Мирой, Руди. Она поможет вашей сестре.
Руди открыл было рот, потом закрыл. Казалось, он пытается сделать какое-то усилие над собой.
– Вы были очень добры к ней там, в палате. Очень добры. Я ведь только теперь понял, почему вы так резко и непримиримо говорили со мной все это время. Вы считали, что я виноват в том, что… что произошло с другими. Я хочу, чтобы вы знали: я благодарен вам.
– Вы будете благодарить меня, когда я его схвачу. Скажите, Руди, вы ведь хорошо знаете его?
– Думал, что знаю…
– Куда он мог пойти? Есть ли какое-нибудь место? Человек?
– Раньше я бы сказал, что он может пойти к нам с Пайпер. Мы много времени проводили вместе – на работе и вне ее. – Он закрыл глаза. – Господи, ему ведь ничего не стоило доставать списки знакомств! Никому бы не пришло в голову задавать ему никаких вопросов. Если бы я сказал вам тогда об этом, если бы я попытался помочь, вместо того чтобы защищать себя и свой бизнес, я бы смог избежать всего этого…
– Помогите мне теперь, Руди. Расскажите мне о нем и его матери.
– Она покончила с собой. Я не знаю, известно ли это кому-нибудь, кроме меня. – Руди в задумчивости потер переносицу. – Однажды вечером он многое рассказал мне о ней. Она была больным человеком, психически больным. Саймон обвинял в этом отца. Когда он был ребенком, его родители развелись, и мать так и не смогла оправиться от этого. Она все время верила, что его отец однажды вернется.
– Ее единственная истинная любовь?
– Боже! – Он закрыл лицо руками. – Да-да, наверное. Она была актрисой – не слишком удачливой, но Саймон считал, что она была прекрасной актрисой. Он боготворил ее. Но она часто расстраивала его своим поведением. Она постоянно впадала в депрессию и старалась забыться в объятиях других мужчин. Саймон, вообще-то, был очень терпимым, но в этой области он мыслил крайне категорично. Она была его матерью и не имела права на сексуальные отношения с мужчинами. Он только однажды говорил со мной на эту тему, вскоре после ее смерти. Она повесилась. Он нашел ее утром в Рождество.
– Все сходится, – заметила Пибоди, пока Ева боролась с жуткими пробками на дороге. – У него был эдипов комплекс. В каждой новой жертве он видел свою мать. Это ее он наказывал – и любил. В нем жили двое мужчин: одним был он сам, другим – его отец.
– Спасибо за консультацию, – сухо сказала Ева, крепко вцепившись в руль обеими руками. – Это чертово Рождество! Судя по движению на дорогах, многие пациенты психиатрических больниц сбежали из своих палат.
– Это ведь Рождество…
– Я знаю, дьявол его побери! – Она резко взяла влево и проехала в миллиметре от стоявших на обочине автомобилей.
– Ой, автобус!
– У меня есть глаза. – Ева пропустила автобус, чуть не задев его.
Пибоди зажмурилась, когда мощная машина, водитель которой, видимо, находился в таком же состоянии, как и Ева, выскочила на встречную полосу. Ева резко вывернула руль, слегка ударившись бампером о тротуар, и включила полицейскую сирену на полную мощность.
– Возьми в сторону, проклятый сукин сын!
Она двумя правыми колесами выскочила на тротуар, разгоняя в ужасе шарахающихся прохожих, и резко затормозила нос к носу с машиной нарушителя, слегка столкнувшись с ней. Водитель выскочил и бросился к ним. Пибоди хотела уже сказать ему, что если он собирался повстречаться сегодня с полицейским, чтобы поболтать, то он выбрал совершенно неподходящее время и объект. «С другой стороны, – решила она после того, как с облегчением вылезла из машины, – может быть, небольшая взбучка этому придурку улучшит настроение Евы».
– Я сигналил! Я по всем правилам принял вправо. Вы не имели права преследовать меня с вашими мигалками и сиреной! Кто мне теперь заплатит за бампер? Власти города? Дорога не принадлежит одним полицейским! Я не собираюсь сам платить за поломанную машину, сестренка!
– Сестренка?
Пибоди даже передернула плечами – такой холод сквозил в голосе Евы. За ее спиной она покачала с жалостью головой и полезла за квитанцией на штраф за нарушение правил дорожного движения.
– Позволь, я скажу тебе кое-что, братец, – процедила Ева сквозь зубы. – Во-первых, стой – руки на капот, ноги на ширину плеч, – пока я буду выписывать тебе ордер за оскорбление офицера полиции при исполнении служебных обязанностей.
– Эй, меня никогда никто не ставил…
– А я поставлю! Посмотрим, как быстро ты сможешь выполнить это.
– Да ладно, бампер всего лишь поцарапан.
– Ты собираешься оказать сопротивление полицейскому?
– Нет. – Он что-то бормотал, когда клал руки на капот и раздвигал ноги. – Слушай, сегодня ведь сочельник! Разойдемся без базара…
– Я сказала бы, что вам надо немного поучиться вести себя с полицейскими.
– Леди, мой двоюродный брат – старший офицер полиции.
Плотно сжав губы, Ева достала свой полицейский значок и сунула ему в физиономию.
– Видите это? Здесь написано «лейтенант», а не «сестричка» и не «леди». Вы могли бы все это узнать у своего двоюродного брата – старшего полицейского офицера.
– Его фамилия Бринкльмен, – пробормотал он. – Сержант Бринкльмен.
– Так вот, скажите старшему офицеру полиции, сержанту Бринкльмену, чтобы он связался с лейтенантом Даллас из отдела убийств и объяснил ей, почему его родственник – такая задница. Если я найду его объяснения удовлетворительными, я не лишу вас водительских прав и не напишу рапорт, что вы чуть не разбили полицейскую машину во время срочного задания. До вас дошло?
– Дошло, лейтенант.
– А теперь исчезните.
Нарушитель поспешно нырнул в автомобиль и стал дисциплинированно ждать, пока проедут другие машины, чтобы влезть в поток. Все еще продолжая кипеть, Ева резко повернулась на каблуках к Пибоди и, указывая на нее пальцем, сказала:
