снимают происходящее на телефоны. Небо над головами темнеет, и свет экранов виден всё чётче, а рокеры старой закалки достают зажигалки, качая ими в такт. Кей надрывается — сливает голос с музыкой, с толпой, с собственным сердцебиением. Это высший экстаз — какая-то невозможная точка. Долбит в висках.
— Вооооу, воу, воу! Демон искушает своих прислуг!
Сьюзен едва сдерживает восторженный писк, смотря на то, как Кей до предела напрягает связки. Ей уже до покалывания в пальцах хочется зацеловать его шею, каждую жилку, источник невероятного по глубине звука, разливающего дрожь по слабеющим конечностям. Она чуть не забыла, что скоро её выход — после такого мощного разноса от Кея кажется, что круче уже быть не может. Спохватившись, ставит камеру на авторежим и спешно пихает наушник в ухо, а с колонки подхватывает второй радиомикрофон. Её дело маленькое, всего-навсего бэк.
Кей заканчивает трек, от напряжения сгибаясь пополам. Отдышаться пересохшим ртом. Шквал аплодисментов купает в обожании публики, а последние торжественные ноты эхом разносятся по Сайлент-стрит. До ужаса жарко, но они ещё не закончили. Третья композиция уже на подходе, и даже на секунду жаль, что она будет последней — хочется остаться на этой крыше всю ночь, петь, пока не осипнет. Утерев пот со лба, Кейд выпрямляется и машет Нилу — «начинай». Тот тут же бьёт по барабанам, совсем другим мотивом, более знакомым массам. Что-то старое, что-то немного иначе исполненное, но непременно многим понятное.
— Я живая цель, я взят на прицел, и обречён на плен 20, — с баса на расщеп, уже как традиция. Ловит взглядом Сьюзен, которая всё это время практически не привлекала к себе внимания, но сейчас уверенно обхватывает микрофон. — Я попал в капкан, кровь течёт из ран, но я встаю с колен. Хэй-хэй-хэй, каждый прожитый день — благодаря только тебе…
— Я нахожу силы в себе! — звонким эхом вступает Сью, несмело шагая вперёд к центру крыши. Если бы не его зовущий взгляд — вообще бы не нашла в себе смелости. Но темнота в дымчатой радужке действует, как непреодолимый магнит, переворачивает угли в животе — там, откуда всегда должен идти настоящий и чистый звук.
— Хэй-хэй-хэй, с каждым днём я сильней! Не загасить пламя моё…
— Оно пылает! Оно поёт! — она тоже находит этот надрыв среди нот и среди громыхающих басов. В его почти неуловимой улыбке, в его призыве: «жжём».
— Ведь я с тобой непобедим, мне необходим огонь любви твоей — я становлюсь сильней! Ты мой бастион, ты мой легион — ты словно рёв победы, что взрывает стадион! — неловкость Сью толкает Кейда к ней навстречу, он не ощущает усилий, которые прикладывает для чистоты звучания, важной становится не толпа внизу, не музыка даже, а её холодные от волнения пальцы, которые крепко сжимает в своей руке. — Кто коснётся меня…
— Когда я пылаю! — ей даётся эта сложная высокая нота, как только она ощущает его поддержку.
— Остановит меня…
— Испепеляя!
— И я с тобой — непобедим! — торжествующе, с подбадривающим кивком утягивая её за собой к краю крыши.
Чтобы она тоже ощутила эту энергию, которой колыхается толпа внизу, словно атомная электростанция. Сью колеблется: это его звёздный час, а она всего лишь подпевка. С извиняющейся улыбкой вытягивает свои пальцы из его руки и остаётся на шаг позади, давая ему исполнить куплет наедине с его зрителями:
— Я не оступлюсь, сложно, ну и пусть: мне нет пути назад. Это наша жизнь, снова вверх, то вниз: её не предсказать. Хэй-хэй-хэй, каждый прожитый день мне говорят, что я устал…
— Они идут, ты проиграл.
— Хэй-хэй-хэй, но с каждым днём я сильней! Не отступай, не сожалей!
— Кто теперь жертва? Смена ролей! — Сью всё легче даётся общее внимание, а слова звучат не как нечто отрепетированное, а как сказанное вслух. Осмелев, она на секунду кладёт руку ему на плечо, и Кей поворачивает к ней голову, а затем подмигивает и легко запрыгивает на ящик, приглашая её с собой:
— Словно ракета, лечу к небесам, вновь закрываю глаза! Ведь я с тобой непобедим, мне необходим огонь любви твоей — я становлюсь сильней! Ты мой бастион, ты мой легион — ты словно рёв победы, что взрывает стадион!
Его мощный тембр заставляет Сьюзен дрожать, и не подчиниться призыву невозможно. Взлетает на ящик, окутываясь его мужской энергетикой, едва не задохнувшись от концентрации тестостерона вокруг. Нечто обезоруживающее, подчиняющее — сама понимает, что он хочет, встаёт к нему спина спиной, вжимаясь в крепкое тело лопатками. Лицом к зрителям, ощущая его дрожь, которая теперь одна на двоих, тугая и уносящаяся огнём в низ живота.
— Кто коснётся меня…
— Когда я пылаю?
— Остановит меня…
— Испепеляя?
— И я с тобой — непобедим! — вместе, переча оригиналу, но у них свой смысл происходящего. Обоюдная волна напряжения, незаметно для зрителей переплетая свободные руки. Этот контакт такая же необходимость, как воздух, как новый шквал свиста с улицы. Грохочет музыка, басами ударяя по лёгким, а есть только собственный пульс в ушах.
Ещё ни разу в жизни Кейд ни в ком так не нуждался. Делиться любовью публики для него подобно совместному поеданию до жути вкусного десерта. Только сладкого он так и не полюбил, и тут всё гораздо глубже — экстаз заполняет кровь тугими толчками от ощущения этого хрупкого тела, жмущегося к его спине. Он добивает последние строчки песни, а у самого звенит подступающим к самому горлу яростным желанием обхватить Сьюзен, приподнять, взлететь. Впечатать её в себя так крепко, как хватит сил. Победный аккорд, и он резко разворачивается к ней лицом, решительно притягивая за шею и накрывая губы поцелуем — пусть хоть весь мир укатится в ад. Это не шоу. Это пульсирующее в каждой клетке возбуждение, когда энергетика от музыки выливается в вибрацию тел. Толпа свистит и улюлюкает, но они уже не более чем фоновый шум, едва различимый за гулом в висках.
Сьюзен всхлипывает, обвивая его руками, съедая кофейно-табачную горечь. Собственное тело теряет вес, сердце выстукивает сумасшедший ритм. Это голод — голод, не предназначенный для чужих глаз, ощутив электричество которого она смущённо отрывается от Кея. Один короткий взгляд — чернота в глазах почти одинакова, от которой пропадает способность дышать и думать. Мужские пальцы крепко смыкаются на оголённой талии, утяжеляя тугой клубок в животе. Кейд вместе с ней спрыгивает с ящика, лихорадочно соображая.
Её. Сейчас. Пока не взорвался на атомы. Охрипшим голосом в микрофон:
— Спасибо, Мидлтаун! — и публика купает их в прощальных овациях. Рассеянно махнув ей, отворачивается
