Я ничего не отвечаю. Он прав во всём. Мне любопытно, что ещё он скажет, если я продолжу молчать. Ник использовал ту же технику, как я сейчас поняла. Если он не знает, что сказать, то просто ждёт. Так что я продолжаю молча сидеть и смотреть на Сергея.
— Твой любовник не может порвать с Братвой, да? Вот Дэниел, — кивает он на дверь, — он бы без раздумий перерезал мне глотку. Но Николай — романтик. Он отчаянно убедителен, да? Должен ли я рассказать тебе историю о Николае?
Я жду.
— Александр не знал, что делать с ним, когда тот был маленьким мальчиком. Он говорил, что у него есть парнишка, которого тренирует на убийцу. Хороший, но слишком мягкий. Я спросил, в чём он мягкий? Что не так? И он рассказал мне про этого мальчика. В возрасте двенадцати-тринадцати лет мальчики экспериментируют со шлюхами, но одарённый Николай прошёл то же самое в девять лет.
Я моргаю, не выдавая ему какой-либо реакции.
— А знаешь, что рассказывали мне эти шлюхи? Николай всегда выбирал самую старую, ту, которой было за пятьдесят, со старым мешком вместо влагалища. Все задавались вопросом — что же делал девятилетний мальчик с такой женщиной? За ним стали наблюдать. И знаешь, что он делал с этой старой шлюхой, маленький цветочек?
— Нет. Что?
— Он держал её, пока спал, — говорит он с усмешкой в голосе. — А она пела ему перед сном и готовила еду. Он платил старой шлюхе так, будто она — лучшая на земле. Он привязался к ней. Я сказал Александру, что есть способ это остановить.
С каждым его словом на меня накатывает всё большее чувство тошноты. Я представляю, как одинокий, девятилетний Ник, такой отчаявшийся и изголодавшийся по вниманию, должен платить проститутке, чтобы та играла его мать.
— И тогда мы послали его в бордель с заданием — убить шлюху, в противном случае его выгонят из Братвы. Он должен был выбрать свою семью. И знаешь, что он выбрал?
— Он позволил ей жить? — говорю я с надеждой, хотя сомневаюсь, что это правда.
— Нет, — говорит Сергей. — Она была старой, больной и задолжала Братве много денег. Николай нанёс удар, как мы его и обучали. Он существо, которое создали мы, — он снова тонко улыбается. — Без недостатков. И в тот раз он не плакал, этот Николай. Этот человек, которого ты любишь. Он убивает, потому что в этом и есть его жизнь.
Я думаю, что Сергей не прав. Николай убивает потому, что для него это ничего не значит. Это всего лишь способ достижения цели. Всего лишь то, чему он хорошо обучен. Думаю, было бы хуже, если бы убийства наоборот что-то значили для него.
— Вижу, тебе не нравится моя история, — говорит Сергей.
Он двигается в кресле, отчего я вздрагиваю и инстинктивно подаюсь назад. Это снова заставляет его рассмеяться.
— Почему ты рассказал мне эту историю?
— Потому что мне доставит огромное удовольствие видеть правду в твоих глазах, когда ты будешь смотреть на Николая. Когда ты осознаешь, что он кусок дерьма, созданный Братвой. Он никогда не станет нормальным человеком, маленький цветочек. Он знает только то, чему его обучили мы.
Ему не следовало говорить мне это.
Сергей не понимает, но эти слова играют против него. Ника создали так же, как и меня создал мой отец. С изменённым сознанием, немного больная на голову и так же нуждающаяся в любви.
Это неизменно. Я всё ещё вижу ту тоску в глазах Ника, когда он смотрит на меня.
Он действительно всё тот же человек. Просто теперь я знаю правду. Для меня нет секрета и тайны в том, кто он и что он. Это почти благословение.
Ник — тот, кого из него сделали они.
Я — та, кого из меня сделал мой отец.
Я смотрю на Сергея.
— Так скажи мне, — спрашиваю я с любопытством, но спокойно. — Что произойдёт, если я не выстрелю в тебя?
Он смеётся, и на его лицо возвращается глумливая гримаса:
— Маленький цветочек, как ты думаешь, что произойдёт?
Я размышляю:
— Я могла бы сдать тебя в полицию, — но раздумываю ещё и добавляю: — Хотя у тебя достаточно связей для того, чтобы выбраться оттуда. Я права?
Он пожимает плечами, но по блеску в его глазах я вижу, что угадала.
Нет, полиция не остановит этого жирного человека. У него слишком много связей.
— И если ты выберешься, то придёшь за Ником, не так ли? Ты же не позволить ему жить, пока дышишь сам. Либо ты, либо он, верно?
Лишь произнеся это, я поняла, что права. Вот откуда в глазах Ника печаль. Он позволил мне выбирать, потому что не верит, что заслуживает жизни. Как и Сергей, он считает себя лишь бесполезным инструментом, предназначенным только для убийств. Он не верит, что достоин любви. И если я отпущу Сергея, то Ник пропадёт. Он уйдёт в подполье и будет ждать, пока кто-нибудь его не убьёт. Он уйдёт в подполье, как мой отец.
Эта мысль поражает меня. Я смотрю на Сергея в кресле, продолжающего ухмыляться, несмотря на связанное тело и беспомощность.
Если я отпущу этого человека, то обреку Ника на ту же самую жизнь, которой жил мой отец, с чувством постоянного страха за плечами. Это будет тюрьма, созданная моими же собственными руками. Ник никогда не будет свободен.
Я долго думаю и молчаливо смотрю на жёсткое, уродливое и самодовольное лицо Сергея. На его толстые и густые брови.
Ник тот, кто он есть, потому что прошёл собственный путь. Он рос в семье убийц, таких же одиноких, как и он. Он не желал быть таким же. Но ему известна только такая жизнь, он не мог жить иначе. Я понимаю это. Так же, как и его, меня создавали с самого рождения. И меня тоже обучили стрелять из пистолета в случае необходимости.
Я смотрю на оружие, лежащее на столе. Сергей прослеживает мой взгляд и начинает смеяться:
— Такая храбрая, — издевается он. — Николай мог бы тобой гордиться.
Я игнорирую его. Это американский пистолет, глок, не русский, и поэтому мне известно, как его использовать. Я достаю магазин, проверяя патроны. Полный. Основанием ладони толкаю его обратно, будто снова нахожусь в подвале своего дома. Снимаю предохранитель. Мне понадобится только одна пуля.
— Ох, в этом месте я должен дрожать от страха и умолять о пощаде, да? — издевательски спрашивает Сергей.
Очевидно, он и не думает, что я это сделаю.
— Ты не будешь умолять о своей жизни, — говорю я спокойно. — Потому что не считаешь, что попал в беду. Не думаешь, что я смогу это сделать. Думаешь, я сдам тебя полиции. Что ж, в таком случае всего несколько звонков — и ты спокойно выйдешь оттуда уже к вечеру.
Я вспоминаю дырявую американскую правовую систему. Насколько легко и быстро любой убийца может выйти, если знает, за какие ниточки дёргать. Мне знакомо это слишком близко. В моей памяти сохранилось то, какой беспомощной я чувствовала себя в тот раз.
