– Сосуд греха, – подсказала Таня с усмешкой, глянув на Максима уже откровенно, взглядом и движением подбородка предлагая всю себя, прямо здесь.
– Точно! Но ведь я чувствую свою уникальность не только внутри, но и через тело, через лицо… И в другом человеке я же вижу и люблю сначала тело, а потом уже душу, – тревожился Олежа.
Максим постепенно привыкал к странности его умственной, книжной речи, в которой еще не прозвучало ни одного матерного слова. Таня, которая, видимо, изо дня в день выслушивала одни и те же рассуждения, насмешливо пояснила для Максима:
– Сейчас он будет тебе развивать свою теорию, что все мировые религии созданы враждебными внеземными цивилизациями с целью подчинить себе человечество.
– Нет, я понимаю, что это звучит как бред. Но если посмотреть вокруг? – Олежа улыбнулся щербатым ртом. – Вот даже по телевизору. Например, юморист какой-то, или певец, или депутат… вроде был нормальный человек, даже интересный, со своими недостатками. А потом раз, перенос фокуса… и резко другой! Как подменили. Ты не замечал? Вроде так же ходит, говорит, а от него одна пустая оболочка. Глаз нет. Знаешь, как муравьи осу выедают изнутри, остается только жопка полосатая.
Максим невольно вспомнил пустые глаза Владимира Львовича.
Сейчас ему казалось, что он приехал в старинный город не ради Тани, а для того, чтобы услышать этого доморощенного философа, шукшинского героя, который с детской простотой указывал пальцем на очевидное, но непроизносимое вслух, словно обнаруживая тайну голого короля.
Девочка соскучилась и начала капризничать. Таня пыталась успокоить дочку, прикрикнула и дала шлепка, та разревелась.
– Иди включи ей мультики, – велел Олежа, и его спокойный тон понравился Максиму. Когда Таня вышла, он сказал: – Слушай, если ты хочешь с ней наедине поговорить, я не против. В гараж пойду, мне там головку двигателя перебирают. У меня «Валдай», с напарником работаем. Картошки привезти или там мебель. В Москву тоже возим. По ходу, можно нормально бизнес поставить, но как-то не по мне все это барыжное движение… Так что, проведать пацанов?
– Нет, зачем? – поморщился Максим.
– Ну а зачем ты приехал? Я все понимаю, я тоже живой человек. Вижу, у тебя беда какая-то? Ну и потянуло к бабе, с которой раньше было хорошо. Нормальная тоска.
– Но теперь же она твоя баба. – Максим заглянул в его почти бесцветные глаза. – Ты мне предлагаешь вылечить тоску с твоей женщиной в твоей квартире?
– А я тебе верю, – возразил Олежа. – Ты нормальный пацан. Не будешь гадить в чужом доме, где тебя по-человечески встретили. А если захочешь, чтобы она с тобой уехала, тут я не могу помешать. Она свободный человек, мы же пока что не женаты.
– Ну а я женат, – произнес Максим еще непривычные слова. – Приехал просто узнать, что у нее все в порядке. У меня обратный поезд через час.
– У нас все в порядке, – с улыбкой подтвердил Олежа.
Таня вышла в кухню уже с подвитой челкой, в туфлях на каблуках.
– Может, мы с Максимом погуляем?
– Что? Идите, – снова развел руками Олежа. – Только у него поезд через час.
Лицо Тани вытянулось от удивления.
– Как через час?
– Я проездом. Просто хотел удостовериться, что у тебя все хорошо.
– Максим-то женился недавно! – расплылся в улыбке Олежа. – Ну, как она, семейная жизнь? Мы вот тоже все собираемся расписаться. Некогда, то одно, то другое.
– Ты женился? – спросила Таня; ее лицо вдруг стало совсем деревенским, бабьим и злым.
– Да. Теперь живу в Москве.
– Ну, а здесь близко! – еще пуще обрадовался Олежа. – Давайте, приезжай со своей. Что там ваши ночные клубы, видал я. А мы шашлык, свинины домашней возьмем… А лучше – раков наловим ведро. Ты раков свежих давно ел? Вот! У нас река, красота несказанная. Чего всем надо в этот Египет, я не понимаю. У нас и места, и рыбалка, грибы уже пошли. Можно и на байдарках, и просто с рюкзачком по лесу. Танюшка подрастет, я из нее знатную походницу сделаю.
– Уйди, нам надо поговорить, – произнесла упавшим голосом Таня.
– Нет, мне пора, – сказал Максим и поднялся, протянул ей руку.
– Ты не можешь так уйти! – воскликнула она. – Ты что, назло мне делаешь? Зачем было приезжать? Что ты хотел здесь увидеть?
– Ну, может, захотел посмотреть, как живет его страна? – предположил Олежа.
Таня наступала на Максима.
– Да, вот так мы живем! А ты струсил? Испугался? Конечно, тут надо драться самому, тут не все купишь за деньги, как ты привык!
Олежа смотрел на нее спокойно, даже с некоторой иронией.
– Может, лучше пойдешь к ребенку?
– Олег, ты что, не понимаешь, он издевается над нами?! – закричала Таня. – Приехал убедиться, что я неудачница, что я вернулась в свое болото и теперь всю жизнь буду о нем жалеть!.. А я ни о чем не жалею! Мне даже очень нравится моя жизнь! Все пели в ресторане – Вертинский, Элла Фицджеральд, Эдит Пиаф! Я бы сто раз могла устроиться!.. Просто я сама принимаю решения! Ты думаешь, ты такой прекрасный, успешный, у тебя отец и куча денег, а вот я тебя никогда не любила!.. Если хочешь знать, мне один твой друг гораздо больше нравился, и я с ним…
Олежа взял ее за плечи и с неожиданной силой встряхнул, нависая над ней своим пустым гипнотическим взглядом.
– Иди к ребенку. Слышишь, плачет? Все. Я человека провожу.
Таня сама вдруг расплакалась, и он погладил ее по волосам, подтолкнул к двери.
– Провожу тебя до станции, – сказал, улыбаясь Максиму. – Ничего, с ней бывает. Пройдет.
Максим хотел взять такси, но эта идея встретила возражения Олежи.
– Да тут дворами быстрее. Ты же на двенадцатичасовой? Без вещей, я понял?
Жилистый, сухощавый Олежа выглядел в точности как заводила местной шпаны, для которой лучшим хлебом и зрелищем был испуганный «москвач» в глухом переулке. Кажется, они называли это «мультики» – обложить вчетвером, пугнуть выкидухой, отметелить ногами, а после обшарить карманы лежащего, взять деньги и телефон. Шагая вдоль глухого бетонного забора, разглядывая своего попутчика, Максим прикидывал, справится ли с Олежей хотя бы один на один.
Но тот был настроен мирно, на философский лад. Он говорил:
– Вот ты нормальный пацан. Хоть и богатый, но ты свой, человеческий. Ты не еврей? Не думай, я не расист. Ну, еврей, тут нечего стесняться. Был бы я еврей, может, жил бы по-другому… Но я не это хотел сказать. Понимаешь, что обидно… Ну сколько можно сосать из народа? Ну, награбили свои миллиарды, поезжайте там… на Канарские острова. Нам хоть дайте вздохнуть. Ну, раньше говорили – временные трудности, все, мол, изношенное. Что это все последствия советской власти. Денег нет, чтобы сразу все в порядок привести. Ну, вот вам деньги. Я ползарплаты отдаю за коммуналку. И каждую зиму трубы рвет, свет вырубает, в подвале вода по колено… Почему нельзя все сделать нормально? А за детсад? Знаешь, сколько мы уже платим? А врачам, если малая болеет? Вот куда мои налоги идут, если я сам уже за все плачу?
