– Поехали. Мне по пути.
Воронина на собственной «копейке» подвезла меня к городской больнице.
– Тебя подождать? – спросила она.
– Не надо. Потом я хочу побыть один.
– Ты уверен? – Ее рука легла мне на колено. Я не стал отвечать.
– Подожди! – Она дернула меня за рукав, когда я уже открыл дверцу машины. На ее лице блуждали мучительные сомнения. Бескомпромиссного следователя прокуратуры вновь заслонила обычная женщина. – Я хотела спросить, – она замялась. Я равнодушно ждал, за несколько предрассветных часов на злополучной даче мы обсудили, казалось, все вопросы. Она нерешительно выдохнула: – Мы еще увидимся?
– Если вызовешь на допрос.
– Нет, не в кабинете, не по повестке, а… по другому поводу. Ну, ты понимаешь?
Я все понимал. За последнюю неделю я успел понять слишком многое в этой жизни. Можно сказать, я перегрузился знаниями и надорвался.
– Нет. – И я вновь подтвердил: – Я хочу остаться один. Татьяна отпустила мою руку, покорно и безвольно. Я был уже на ступенях больницы, когда она окликнула:
– Заколов! Мне еще понадобится запротоколировать ваши показания.
Блеснули глаза, хлопнула дверца, «копейка» резко сорвалась с места. Такой – решительной и непреклонной – я ее запомнил при первой встрече. Глаза проводили взвизгнувшие на повороте «Жигули».
Следователю районной прокуратуры Татьяне Витальевне Ворониной, раскрывшей громкое серийное преступление, предстояло сегодня еще много дел.
Как и подобает чиновнику высокого ранга, Калинин Юрий Борисович находился в отдельной палате, больше похожей на номер в приличной гостинице. Поначалу к нему пускать не хотели, точнее, никто не горел желанием брать на себя такую ответственность.
– Доложите Юрию Борисовичу, что пришел Заколов. Немедленно! – потребовал я у главврача, добравшись к нему по цепочке нерешительных медслужащих.
Как ни странно, официальный язык и строгий тон подействовали. Вскоре озабоченная медсестра проводила меня в палату.
– Только недолго, – хмуро напутствовала она у порога, но потом смягчилась и добавила: – Пожалуйста.
Калинин лежал на высокой узкой кровати, обставленной медицинским оборудованием, и застывшим взглядом смотрел в потолок. Когда я вошел, осунувшееся лицо с обострившимися морщинами повернулось, взгляд равнодушно скользнул по моей фигуре, и лицо заняло прежнее положение. Ни одна мышца не выдала никаких эмоций.
– Ее не нашли, – тихо сообщил я, неловко остановившись у кровати.
Сейчас я уже не был так уверен, что мне обязательно нужно поговорить с Калининым.
– Я знаю, – выдавил Юрий Борисович, почти не двигая губами.
– Моторная лодка, на которой она уплыла, врезалась в сухогруз. Когда экипаж осмотрел место столкновения, в искореженной моторке никого не было. Рядом на воде – тоже, – монотонно пересказывал я те подробности, которые, по всей вероятности, Калинину уже были известны. – Криков о помощи никто не слышал… Я был потом в этой лодке. Вот что я нашел.
Рука выгребла из кармана разноцветные гладкие камушки от индийского ожерелья Евгении. Я положил влажные самоцветы на белую простыню рядом с рукой Калинина.
Он задумчиво перебрал камни:
– Я купил их в магазине «Ганга» во время последней поездки в Москву. Вместе с тем самым платьем. Женя любила облегающее и не стеснялась прозрачного. Для нее это было естественно, как дышать. Но многим казалось, что она нарочно одевается вызывающе, чтобы подразнить окружающих мужчин.
Он задумался. Я не перебивал. Калинин отдышался и продолжил:
– Вообще, ей с мужчинами общаться было легче, чем с женщинами. Подружек у нее, по-моему, не было. А платье в тот день она надела в первый раз.
– Красивое платье.
– Некрасиво одеваться она не умела. Ты согласен?
– Согласен, – подтвердил я и вспомнил, как прекрасно Женя выглядела безо всякой одежды.
Калинин потянулся ко мне, обхватил пальцы и обреченно прошептал:
– Мы убили ее.
– Тело не найдено. Еще есть надежда, – каменным голосом произнес я.
– Мы убили ее. Ты и я. Убили своим недоверием. – Его ладонь сжалась. – Мы отвернулись от нее в самый важный момент. Мы предатели! Два самых близких человека не подали ей руки и сами подтолкнули к краю обрыва. Ты и я погубили ее. Ты понимаешь?!
Калинин с жаром произносил стандартные фразы, постепенно повышая голос, словно агитировал с трибуны. В комнату сунулось испуганное лицо медсестры. Калинин раздраженно махнул, медсестра скрылась за дверью.
Я понимал, что он прав. Ночью, доплыв до развороченной лодки, я в отчаянии нырял и нырял в темную глубь реки, пока меня не вытащили матросы. Вцепившись в перила, я мерз на борту баржи, глаза метались по равнодушному зеркалу водной глади.
– Выпей, парень, станет легче. – Кто-то протянул мне стакан с водкой.
Я выпил, вкуса не почувствовал, по озябшему телу разбежались теплые волны. Они расслабляли скованные мышцы и приносили отупляющее бессилие.
– Ты поплачь, не стесняйся, – посоветовал кто-то.
Но слезы не шли. А сейчас я почувствовал, как влага скапливается в уголках глаз.
Юрий Борисович вернул мне самоцветы:
– Возьми их себе.
– Нет. Это был ваш подарок.
– Бери! – настоял Калинин. – У тебя ничего не осталось от Жени. Возьми на память.
В ладонь ссыпались гладкие камешки. Они высохли и стали теплее. Я сжимал их, не решаясь сунуть во влажный карман. То, ради чего я пришел, завершилось, но я не решался уходить.
Калинин прервал долгое молчание:
– Почему Лида стреляла в меня? Неужели это месть за грешки молодости?
– Нет. Месть здесь ни при чем. Она опасалась, что вы отнимете у Ирины «Волгу».
– Что? Полнейшая чушь!
– Вы разве еще не поняли?
– Что? Что еще я упустил? Раньше я знал и понимал все, что происходит в моем городе.
Я смотрел на Юрия Борисовича и не мог решиться. Как сообщить такое? Но лучше об этом я расскажу сейчас, чем потом Калинин узнает из материалов следствия.
– Ирина Глебова не ваша дочь, Юрий Борисович.
Он недоверчиво посмотрел на меня и даже попытался приподняться. Лицо прорезала гримаса боли. Калинин рухнул на спину.
– Почему?
– Я понял это, когда узнал вашу группу крови. У вас четвертая, у Иры – первая. Биологически это невозможно, закон природы. Мать Иры, Лидия Николаевна, боялась, что вы рано или поздно об этом узнаете и заберете «Волгу». Автомобиль – ее большая победа в безрадостной жизни. Она не хотела ее потерять.
– А яд, это тоже ее рук дело?
– Да. Она во всем призналась.
– А кто же тогда отец?
– Кто отец Ирины, мне неизвестно. Возможно, не ведает об этом и Лидия Николаевна. Вы лучше меня знаете, чем ей приходилось заниматься. Недавно у нее появилась идея сыграть на отцовских чувствах. Разжалобить и поживиться на чувстве вины отца перед брошенным ребенком. Она скрупулезно перебрала все возможные кандидатуры отцов среди мужчин, имевших связь с ней, и остановилась на вас. Видимо, вы добились наибольших успехов с тех пор и представлялись самой лакомой добычей. Не знаю как, но она убедила вас, что вы отец Ирины. Это сработало. Она ожидала денег, но вы подарили машину. Обман мог в любой момент раскрыться, и она приступила ко второй части коварного плана сразу же, пока у вас не появились сомнения.
