— Слушайте, — не выдержав, сказал Никоненко лениво. — Хватит, а? Я понимаю, что вы вчера «Следствие ведут знатоки» от начала до конца посмотрели. Только тот, который в телевизоре, лучше играл. Плохо вы играете, уважаемый Ярчук Петр Павлинович, штукатур. И я не благородный Пал Палыч Знаменский. Я послушаю, послушаю, да и отправлю вас в отделение. Хотите? У вас ведь наверняка прописочка-то того… мариупольская?
Штукатур Ярчук Петр Павлинович даже попятился, такой страх нагнал на него капитан Никоненко.
— Да я что… — забормотал он, стреляя по сторонам глазами, словно пытаясь найти какое-нибудь дело, за которое ему необходимо спешно приняться, — я ничего… это я так просто… Они-то побольше моего… Я-то совсем ничего… Что знал, то сказал, товарищ капитан…
— Значит, ничего не видели, ничего не слышали; зачем Муркин ночью в котлован полез, не знаете, с кем он вчера пил, тоже не знаете, потому что сами в это время в Москву уехали. Зачем, кстати? Третьяковскую галерею посещали?
— А? — переспросил Ярчук, преданно глядя в глаза страшному капитану. — Что вы спрашиваете, товарищ капитан?
— Зачем в Москву ездили вчера вечером, спрашиваю.
Краем глаза он видел, что давешнего мужика, который подкатил на «тойоте», окружила толпа приближенных, один из них, длинноносый и коротко стриженный, что-то быстро ему говорил, остальные тоже совались, пытаясь что-то ему сообщить, потом длинноносый махнул рукой в сторону капитана, и Никоненко моментально сделал вид, что смотрит вовсе в другую сторону.
— Так зачем?
— Домой звонил, — сообщил Петр Павлинович Ярчук добросовестно. — Звонил, спрашивал, все ли благополучно…
— Ну и как?
— Что?
Капитан Никоненко вздохнул:
— Все благополучно?
— А… Да-да, все…
— Ладно, — сказал капитан, как бы отпуская перепуганного Петра Павлиновича. — Если вы мне понадобитесь…
— Конечно, конечно, товарищ капитан, — забормотал тот, отступая и чуть не кланяясь, — мы всегда тут, мы всегда на месте, мы люди маленькие, однако ж если понадобимся…
«Лакейская сущность неистребима, — думал капитан Никоненко философски, провожая взглядом подобострастную спину. — Кто там из великих собирался по капле выдавливать из себя раба? Вот, к примеру, из Ярчука Петра Павлиновича раба выдавить не удастся никак — ни по капле, ни по столовой ложке, ни по ведру. Он раб с головы до ног, и ему хорошо, уютно, и ничего из него выдавливать не имеет смысла Длинноносого зовут Вадим Чернов. Он заместитель генерального директора компании „Строительные технологии“. Именно он нашел тело и позвонил нам. Генерального зовут Павел Степанов, и он только что приехал. Заместитель его наверняка предупредил, но что-то он не особенно торопился. Почему? Придумывал, как отмазаться? Или из теплой постели никак не мог вылезти?»
В котловане бродил фотограф, равнодушно нацеливался аппаратом и общелкивал тело с разных сторон.
«Так еще и не ясно, от чего это тело умерло — то ли спьяну неудачно упало, то ли толкнул его кто… Красавица с золотыми волосами из окружения Степанова, у которой такое встревоженное, даже испуганное лицо, именуется Александра Волошина, и должность у нее мудреная — офис-менеджер».
Капитан Никоненко был совершенно уверен, что никаких таких должностей в природе не существует, и начальники выдумают их только затем, чтобы вполне легально и с полным удобством для себя всегда иметь под рукой — или под какой-нибудь другой частью тела — такую вот златокудрую кралю Что офис-менеджер может делать рано утром на подмосковной стройке? Какой тут офис? Где тут офис? Полтора вагончика и один иностранный прицеп, в котором вроде бы размещается кухня? Это офис?
Откуда взялась толпа за хлипкими воротцами из блестящей сетки? Им-то чего надо? Обычное любопытство? Не похоже. Больно уж их много, и стоят они давно. Правда, скорее всего в селе Сафоново больше делать нечего — только стоять где-нибудь. Хочешь, стой возле автовокзала, хочешь, возле стройки. Где хочешь, там и стой…
Почему штукатур Ярчук ненавидит начальство? Почему никто не знает, пил вчера вечером покойный Муркин или не пил? Это уж совсем глупо! Экспертиза на счет «три» установит, сколько у него в крови алкоголя и сколько часов назад он туда попал.
Почему так долго не приезжал начальник? У него в котловане труп, а он где-то катался чуть не полтора часа.
Ох-хо-хо…
Капитан Никоненко закинул голову и посмотрел в чистое глянцевое апрельское небо. Смотреть в апрельское небо было приятно. И пахло хорошо — близким лесом, землей, вчерашним дождем А несчастный Муркин в котловане ничего этого не видит и не увидит уже никогда.
Степан вполуха слушал, что говорит ему без меры взволнованная, бледная, чуть не падающая в обморок Саша Волошина, и поглядывал на молодого мужика, который стоял в котловане, засунув руки в плотные джинсовые карманы, и смотрел в небо. Черный сказал, что это и есть капитан Никоненко из местного райотдела.
Когда Степан подъехал, он разговаривал с одним из рабочих — Степан не мог вспомнить, как его зовут, — и подойти не торопился.
Саша лепетала что-то о том, как ей позвонил Чернов и как она сразу кинулась в Сафоново, хотя с утра должна была быть в конторе, на Большой Дмитровке, и Степан так до сих пор и не понял, зачем Чернов ей звонил и зачем она приехала, бросив контору. Степан слушал плохо, думал о другом и только один раз поймал напряженный взгляд Чернова, но что именно заместитель хотел ему сообщить телепатическим способом, так и не понял. Все это время он внимательно обдумывал, должен ли подойти к капитану или лучше ждать, когда капитан подойдет сам.
Поизучав еще немного небо, капитан нехотя оторвал от него взор и устремил его на ближайшую березовую рощу. На толпу, окружившую Степана, и на самого Степана он никакого внимания не обратил.
«Ну и черт с тобой, — решил Степан, внезапно разозлившись. — Я все отлично понимаю, тертый калач, не вчера родился. Преимущество на твоей стороне Я кто? Я в данный момент никто. Я — перепуганный начальник, под носом у которого случилось ЧП и который еще не знает масштабов бедствия. Ты вполне можешь меня не замечать и даже игнорировать, потому что знаешь — никуда я от тебя не денусь. Прибегу по первому слову. Вызовешь в отделение — побегу в отделение. Скажешь, чтобы заплатил, — заплачу. Не важно за что. За что угодно. Ты в данный момент решаешь мою судьбу. Ты определяешь, разрешить мне работать дальше или запретить. Ты можешь устроить мне бездну неприятностей, драгоценный капитан Никоненко. А я могу только жалобно смотреть тебе в глаза и умолять, чтобы ты этого не делал».
