— Нет, — подтвердила Берни.
— Почему ты так уверена?
Каменщик Том подобрал упавшие камни — те, что вывалились два дня назад, когда Берни старалась углубить надпись.
— Потому что это написала я.
Том медленно повернулся, держа в руках камень, широко открыв глаза, и Берни почувствовала его ошеломление.
— Все это построил мой прадед, — сказала она. — Я до сих пор храню его инструменты в сторожке позади…
— …клуатра. Я знаю, — сказал Том.
— В детстве наблюдала за дедом. Видела, как он работает, восхищалась, как ставит свою метку на камнях, на земле. Это иногда мне казалось наглядной молитвой.
— Молитвой…
Берни кивнула.
— Работа над камнем требует самоотдачи. Нужна очень глубокая вера в то, что ты способен что-то изменить, внести что-то новое в нечто недвижимое, непроницаемое.
— Зачем же ты это сделала, Берни? Почему именно здесь?
— Каждый день прихожу в этот грот с самой юности. Здесь мне явилась Дева Мария, я ее снова хочу увидеть. Хочу спросить, узнать, что мне делать.
— И поэтому написала историю любви?
— Она знает историю моей любви.
— И что она тебе сказала? — спросил Том.
Берни закрыла глаза. В темном закрытом пространстве становилось все жарче и тише. Она пошатнулась, протянула руку, коснувшись стены кончиками пальцев, чтобы просто обрести равновесие. Том стоял рядом, не дотрагиваясь до нее. Не было необходимости.
— Берни, — сказал Том, стоя так близко, что она почувствовала на лбу его дыхание и открыла глаза. Внимательно посмотрела на него, словно впервые увидела. Том выглядел так же, как при их первой встрече: очень высокий, голубоглазый. Таким он оставался всю жизнь здесь, в Блэк-Холле, и в Дублине.
— Что она тебе сказала? — переспросил он.
И Берни призналась.
Хонор ждала, сильно нервничая. Вода при отливе ушла до крайнего предела — сегодня полнолуние. Стараясь успокоиться, она собирала лунные камни. Когда начался прилив, отодвинулась в каменный круг. Внешнюю спираль Джон выложил из самых крупных осколков, оградив внутренние кольца от ветра и волн. Однако лабиринт был хрупким, даже самый легкий бриз заносил песком мелкие камни.
Она пошла по внешней спирали, сделала круг, повернула налево в другой. Приятно было чувствовать солнце и соленый воздух, присутствие Джона, идя круг за кругом к центру лабиринта.
Дойдя до середины, села. Сердце сильно билось. Она сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Пролив нынче был тихим, ветра не было, волны не поднимались. Ни единого дуновения, даже рябь не бежала по воде.
— Что ты тут делаешь?
Хонор услышала голос, прежде чем заметила, как он подошел со спины, и слегка повернулась, увидев его, стоявшего на берегу, в тех же джинсах, футболке, старых мокасинах, в которых его уводили в полицию.
— Тебя жду, — сказала она.
— Прилив начинается.
— Да, — подтвердила она пересохшими губами. — О, Господи, Джон. Что там было? Что они тебе говорили?
— Я тебе должен кое-что сказать.
— Что?
— Можно подойти?
Хонор кивнула, подвинулась, освободив ему место в центре лабиринта. Посмотрела, как он сбросил мокасины, спрыгнул с прибрежной стены, пошел к внешнему кругу. Минуя спиральные проходы, перешагивал через каменные круги, направляясь прямо к ней. Задел ее плечом, садясь рядом; она видела, как он сдерживается, соображая, как сказать то, что нужно сказать.
Она слишком хорошо его знает, прикосновение слишком знакомо. Но есть и что-то новое. Напряженный взгляд нежных глаз, окруженных темными кругами, почти такой же встревоженный, как в Ирландии, когда его уводила полиция. Что-то случилось в участке? Его собираются арестовать?
— В чем дело, Джон? Рассказывай, у меня больше нет сил.
— Я только что виделся с Реджис.
— Берни мне сообщила, что она была в библиотеке, — кивнула Хонор. — Я хотела дать ей возможность побыть одной какое-то время. Разрыв с Питером — дело серьезное. Не желаю показывать, как меня это радует, поэтому стараюсь не попасться ей на глаза. Боюсь, как бы она не увидела облегчения в моем взгляде.
— Она не из-за этого убежала.
— А из-за чего?
Джон замолчал, подыскивая слова.
— Из-за того, что вчера вечером я на тебя рассердилась в пляжном кинотеатре? Знаю, ее это страшно расстроило… и чувствую себя виноватой. В самом деле, вышла из себя. Просто думала…
— Нет, не из-за этого, — сказал он. — Из-за того, что было в Баллинкасле. Из-за того, что там случилось…
— Что ты имеешь в виду? — Она заледенела от его тона.
— Она только что вспомнила. Ты скажешь, что я должен был тебе все рассказать. Может быть. Только я не хотел, чтобы Реджис еще сильней страдала. Ты тоже.
— В чем дело, Джон?
— В тот день, когда появился Грег Уайт… — начал он.
— …и набросился на тебя и на Реджис, — подхватила она.
— Ты знаешь, что я сказал полиции. — Он пристально смотрел на нее.
— Это была самозащита. Правда?
— Это была Реджис, — выдавил Джон едва слышно.
— Что? — с ледяной дрожью переспросила она.
— Она на него бросилась, Хонор. Чтобы он меня не убил. Схватила сук, ударила. И тут мы все упали.
— Реджис… его ударила? — недоверчиво переспросила Хонор. — Убила?
— Да.
— Ох, Боже… — прошептала она с колотившимся сердцем, вспоминая четырнадцатилетнюю Реджис. Какой ужас переживала девочка! Как осмелела… Сжала кулачки, стиснув кольцо, которое в тот день надела на палец… — Почему же она мне никогда не рассказывала?!
— Потому что забыла, — пояснил Джон. — Все произошло очень быстро, мелькнуло в тумане, а она была еще маленькой, не сумела понять, и я, сказать по правде, тоже.
— А ты мне почему не сказал?
— Ох, Хонор, инстинктивно. Я переживал за нее. Думал, если скажу тебе, вообще кому-нибудь, то все совсем запутается. Нам пришлось бы решать, что делать. И поэтому я сам решил.
— Боже мой, Джон, — охнула она.
— Я не мог ее впутывать. Не мог себе представить ее под следствием. Мои слова против слов Реджис… Мне уже было ясно, как юристы отнеслись бы к моим показаниям.
— Значит, ты ее спасал…
— Всеми силами. После факта.
— Не после факта, — вымолвила она, уткнувшись головой в колени, осознавая услышанное, — а во время. Когда тебя допрашивала полиция, следователи, когда суд выносил приговор… ты выгораживал Реджис…
— Хонор, обещаю никогда тебя больше не огорчать. Никого из вас. Случившегося вполне достаточно. Я люблю тебя и намерен исчезнуть отсюда. Не навсегда — пока все не утихнет. Пока мы не поймем, что должны сделать для Реджис, как помочь…
