– Посмотрим, – пробормотала Аллочка и поправила на носу стильные очки.
– Что посмотрим-то?
Но она уже уходила по темному коридору, пробиралась среди стульев и вешалок, грациозная, как молодая лошадка.
Верочка проводила глазами ее спину, пожала плечами и вздохнула. Жаль, что ее, Верочки, не было вчера в здании. Сияющий нимб героини и мученицы очень пошел бы ей, а в то, что опасность была реальной и настоящей, не имеющей ничего общего с лихой и веселой киношной опасностью, Верочка не особенно верила.
В конце концов, все живы. Охранников поубивали, но – Верочка опять вздохнула – она даже не знала их в лицо, а потому смерть их казалась чем-то слишком далеким и незначительным. Зато остальные прославятся надолго. Сегодня интервью с ними покажут по всем каналам, и большие люди сделают какие-нибудь важные заявления, и президент выразит поддержку и соболезнования и что-нибудь куда-нибудь перечислит, и все это пройдет мимо Верочки. Уже прошло.
Вот жалость какая!
Когда Аллочка вбежала в конференц-зал, все занимались своими делами. Киры не было, это она заметила сразу. Раиса на широком подоконнике разливала чай в невесть откуда появившиеся знакомые редакционные кружки. Батурин говорил по телефону. Магда Израилевна втолковывала что-то фотографу, веером разбросав снимки на дальнем конце громадного, как морской причал, стола.
За компьютером, на котором она проработала все утро, сидел Леша Балабанов. Сидел, читал и правил текст.
У Аллочки обручем сдавило голову.
В Питере, в экзотическом музее пыточных приспособлений, куда водил ее гарвардский карьерист, чтобы «вздернуть усталые нервы», она видела такую штуку – обруч с палкой, чтобы сдавливать голову по вискам. Сдавливать до тех пор, пока не полезут черные вздувшиеся мозги.
Дыхание сбилось.
Аллочка неслышно в общем гуле подошла и заглянула Леше через плечо.
ФСБ превратилась в КГБ. Террористы в туристов. Журнал почему-то в криминал – фантазии, что ли, не хватило? Вестибюль в вестибуляр. И так далее и тому подобное во всех вариантах.
Леша исправил еще что-то, закрыл файл и уверенной рукой отправил его по электронной почте на батуринский адрес.
Батурин – собака – Старая площадь – точка – ком. Аллочка знала этот адрес наизусть.
Батурин получит ее статью. Не сейчас, а, допустим, завтра, когда доберется до своего почтового ящика. Или сегодня вечером. Станет смотреть, что пришло ему за день, и увидит Аллочкину статью с вестибуляром вместо вестибюля.
Как во сне Аллочка медленно подняла с пола портфель, размахнулась и что было сил врезала Леше по шее.
Леша хрюкнул и ткнулся лбом в монитор.
– Ты что?! – закричали за спиной. – Сдурела?!
Аллочка размахнулась и врезала снова. Леша вскочил и попятился, защищаясь руками, глупо размахивая ими перед самым Аллочкиным носом, но не задевая ее.
– Ах ты, сволочь, – негромко сказала она и вырвала руку, за которую ее схватили, – ах ты, гадость такая! Мало того, что ты меня извел своими приставаниями, ты еще мне все тексты перепортил!
– Успокойся, – скороговоркой забормотала Магда Израилевна, издалека приближаясь к ней, – успокойся, Зубова, что с тобой?
– Ну ладно, ты решил меня трахнуть, – продолжала Аллочка, ничего не видя и не слыша вокруг, – но в мои тексты ты зачем полез?! Чего тебе надо-то?!
Она снова замахнулась, чтобы ударить, и в последний момент поняла, что в руке у нее больше нет портфеля, отобрали, и тогда она ударила кулаком – сильным, острым девичьим кулаком, и прямо по зубам.
– Григорий Алексеевич! Кира! Зубова, успокойся! Магда Израилевна, не подходите к ней, видите, она бешеная! Может, милицию вызвать? Аллочка, в чем дело? Леша, отойдите от нее! Да она не в себе!..
Леша улыбнулся и отнял от губы ладонь.
– Тексты? – переспросил он и опять улыбнулся. – Где ты видела тексты, сучка? Это у меня тексты, а у тебя дерьмо, и ты будешь его хлебать до конца жизни! Ты кто?! Ты бездарность, бестолочь, шлюха! Ты что, решила, что умеешь писать?! – Леша засмеялся и поднес кулак к ее лицу, к самым глазам. – Раз ты миллионерша, значит, тебе все можно, да?! Ноги выставлять, статьи писать, деньги грести, мужиков иметь, а мне нельзя, да?
– Леша, ты что? – пробормотала совершенно потерявшаяся Магда Израилевна, которая никак не могла взять в толк, кто из них «взбесился» – Зубова или Балабанов.
– Я тебе еще покажу, сука! – негромко продолжил Леша. – Ты у меня еще пощады запросишь, встретимся мы на темной улице, я тебя…
Аллочка внезапно изменила тон так резко, что Батурин, пробиравшийся к ней, остановился на полдороге.
– Неужели ты думаешь, что я могу не знать, как зовут президента? – спросила она с высокомерием английской королевы, вынужденной «по протоколу» беседовать с вождем людоедского племени. – Да я выросла с его сыновьями! Я даже замуж собиралась за одного из них, а ты в это время со стипендии пиво покупал и вонючую селедку! Вот потому тебе и неймется, скотина! Ты просто завистливый жадный придурок, а вовсе не роковой мужчина!
Леша вдруг с ног до головы задрожал, рот повело в сторону, глаза стянуло к носу, и он завыл:
– А-а-а!
Дернул Аллочку за волосы и притянул к себе. Другой рукой он выхватил из кармана шприц и, ударив об стол, сорвал пластмассовый цилиндр. Держа шприц в миллиметре от Аллочкиного горла, он подался назад, толпа шарахнулась, и Леша просвистел:
– Все, сука! Доигралась. Не надо было рот разевать! Конец тебе!
– Ну хватит, – сказал Батурин совершенно хладнокровно. Подошел и одной рукой выдернул у Леши шприц, а другой – Аллочку.
Она покачнулась, Батурин ее поддержал.
– А я думал, какого хрена ты в меня бутылку кинул! – Батурин отправил Аллочку себе за спину, перехватил Лешу и легко вывернул ему руку в каком-то неправильном, противоестественном направлении.
Леша вытаращил глаза, перегнулся вперед и стал хватать ртом воздух.
– А тут у тебя что?
Батурин встряхнул шприц, посмотрел на свет, выпустил тонкую струйку и сосредоточенно понюхал.
– Водичка? – ласково спросил он у Леши. – Из-под крана?
– Из бутылки, – признался Леша и заплакал. – Отпустите меня, Григорий Алексеевич! Я больше не буду!
– Не будешь, – согласился Батурин, – тебя, родной, лечить надо. А то ты наделаешь дел! Кира, звони в «Скорую». У нас ненормальный.
Пока звонили, пока ужасались, бегали курить, пока ждали санитаров, а потом провожали, смотрели вслед и возвращались на рабочие места, Кира ни разу не заглянула в свой портфель.
А когда заглянула, пистолета там не было.
Кира затормозила у подъезда и мрачно посмотрела на собственный дом. Сергей сто раз повторил ей по телефону, что она должна вести себя «естественно», но ничего естественного не было в том, что она сидит в машине у подъезда и не выходит. Обычно она неслась домой на всех парах.
