бы властью надо мной он ни обладал, она исчезла.
– Я всю жизнь пытался представить, кто ты, – сказал я. – Ты был решением, безвозвратно изменившим две жизни, чудовищем, которое превратило в чудовище мою мать. Я мог давным-давно узнать, кто ты, но предпочел этого не делать. Я объяснял это тем, что боюсь убить тебя за содеянное, – Эрхолл вздрогнул и отодвинулся еще на сантиметр, – но на самом деле я боялся столкнуться с призраком, который преследовал меня всю жизнь, хоть я и не верю в призраков. Какой он, человек, который технически является частью меня? Как он отреагирует, когда узнает, что я его сын?
У Эрхолла на подбородке дернулся мускул.
– И вот я наконец с ним встретился, и знаешь, что я понял? – Я посмотрел ему в глаза. И почувствовал лишь апатию. – Он не чудовище. А печальный, жалкий человечишка, слишком трусливый, чтобы отвечать за последствия своих действий, и я потратил впустую десятки лет, предоставляя ему больше власти над своей жизнью, чем он заслуживал. Так что нет – мне не нужны и никогда не понадобятся ни твои деньги, ни титул, ни какие-либо отношения. Для меня мой отец мертв. Он умер, когда ушел тридцать четыре года назад.
Эрхолл вздрогнул, когда я встал, отбросив тень на его сгорбленную фигуру. Я кивнул:
– Всего хорошего, господин спикер.
Мы с Бриджит прошли полпути к двери, когда он сказал:
– Браки по договоренности заключают не только члены королевской семьи, мистер Ларсен. Людей заставляли вступать в браки без любви задолго до рождения ее высочества.
Я замер и обернулся, встретившись с Эрхоллом взглядом. Я заметил еще одну вспышку сожаления, но этого было недостаточно. Учитывая, что он сделал с Дейдре и что сделал со мной. Из-за сделанного им выбора ему не было никакого оправдания.
Вместо ответа я направился к выходу и оставил его в одиночестве за дверями огромного, холодного кабинета.
Бриджит дождалась, пока мы зайдем в лифт, подальше от любопытных ушей и глаз ассистентки Эрхолла, и лишь потом заговорила.
– Нам нужно участвовать в конкурсах ораторского мастерства, – сказала она. – Победа обеспечена.
В моему горле заклокотал смех. Тяжесть в груди ушла.
– Далось непросто. Я не любитель произносить речи.
– Ты хорошо справился. – Бриджит сжала мою руку, и прикосновение выразило больше любых слов. В ее глазах загорелся озорной огонек. – Я думала, Эрхолл лопнет. Представь, если бы мы упомянули еще и Андреаса.
Андреас категорически отказывался сообщать Эрхоллу об их родстве. Если всплывет правда о его происхождении, он потеряет больше любого из нас, и я был не против сохранить его тайну – отчасти из уважения к его выбору, а отчасти – чтобы держать его в узде. Даже без притязаний на корону он все равно оставался в моем списке наблюдения. Как и любой, кто мог угрожать Бриджит.
– Итак. Первая битва выиграна, – подытожил я, когда лифт остановился на первом этаже здания парламента. – Что теперь?
Озорство Бриджит сменилось решимостью.
– Теперь мы выиграем войну.
– Черт возьми, да.
Я протянул руку, и ее маленькая мягкая ладонь идеально легла в мою, большую и грубую.
Двери со свистом распахнулись, и мы вышли навстречу вспышкам фотокамер и репортерам, выкрикивающим вопросы.
Из тени в центр внимания.
Я никак не ожидал мирового признания, но имел в виду именно это, когда сказал, что последую за Бриджит куда угодно, даже в огненную бурю СМИ.
Вы готовы, мистер Ларсен?
Готов с рождения, принцесса.
Мы с Бриджит держались за руки, пока шли сквозь бурю.
Битва выиграна, осталось победить в войне.
Хорошо, что я всегда был и буду солдатом на службе лишь одной королевы.
Весь следующий месяц я пыталась убедить достаточное количество министров проголосовать за отмену – уговорами или угрозами. Одни соглашались легко, другие – не очень. Но после ста телефонных звонков, одиннадцати личных встреч, двадцати трех интервью в СМИ и наших с Рисом бесчисленных публичных выступлений – как запланированных, так и «случайных» – большой день наконец настал.
Мы сидели в моей комнате и смотрели голосование по телевизору. На нервах я проглотила уже две пачки «Орео», а он просто сидел с бесстрастным видом, но его тело вибрировало от такой же беспокойной энергии.
Текущий подсчет голосов: девяносто за, тридцать против, двое воздержались. Осталось пятьдесят восемь. Для отмены требовалось сто тридцать пять. Выглядело неплохо, но я не радовалась раньше времени.
– Леди Дженсен. – На экране кислый голос Эрхолла разнесся по обшитому красным деревом залу.
– За.
– Лорд Орсков.
– За.
Я сжала руку Риса, сердце бешено колотилось. Я поместила Орскова в колонку «возможно», так что его голос был большой победой.
– Примут. – Твердая уверенность Риса чуть успокоила мои натянутые нервы. – А если нет, у нас есть запасной план.
– Какой?
– Сжечь парламент.
Я рассмеялась:
– Чем это поможет?
– Не знаю, но это будет чертовски приятно.
Еще один смешок, еще чуть легче на душе.
Пятьдесят семь голосов. Пятьдесят шесть. Пятьдесят пять.
Голосование продолжалось, пока не осталось лишь двое министров, а до отмены закона не хватало одного голоса. Если кто-то проголосует за, мы свободны.
Я снова сжала руку Риса, когда Эрхолл назвал следующего министра.
– Лорд Коппел.
– Против.
Я поникла, а Рис разразился проклятиями. Я и не ожидала, что Коппел проголосует за, но все равно расстроилась.
К горлу подступило сожаление. Надо было заглянуть в файл с компроматом на Коппела. Я пыталась вести кампанию открыто, не угрожая напрямую никому из министров, кроме Эрхолла, но, возможно, я просчиталась. я не первый человек в истории, обманутый собственной совестью.
Ты поступила правильно.
На затылке зашевелились волосы. Я выпрямилась и оглядела комнату, но там не было никого, кроме нас с Рисом. Тем не менее я могла поклясться, что услышала тихий женский шепот… Голос, подозрительно похожий на голос моей матери, судя по старым кассетам, которые я смотрела.
Вот что бывает, когда не высыпаешься. Прошлой ночью я слишком волновалась, чтобы спать, и явно бредила от усталости.
На экране по лицу Эрхолла скользнула самодовольная улыбка – он явно молился, чтобы отмена не состоялась. Он внес предложение, как и обещал, но явно ликовал каждый раз, когда кто-то голосовал против.
– Леди Даль.
Я прикусила нижнюю губу.
Даль осталась последней. Она была одним из самых непредсказуемых министров в парламенте и могла проголосовать как угодно. Звонками я не добилась ничего, кроме вежливого «Спасибо, ваше высочество, я подумаю».
Беспокойная энергия, исходящая от Риса, утроилась и стала почти осязаема в сгустившейся тишине. «Орео» плескалось в желудке, и я пожалела, что съела так много сахара.
Даль открыла рот, и я
