пробегали импульсы боли при каждой попытке пошевелиться. Но самое главное – я была все еще жива. Я видела, как за окном лил дождь, слышала, как он барабанил по стеклам. Собравшись с силами, я смогла сесть. Трубочки, торчавшие из левой руки и так мешавшие мне занять удобную позу, я постаралась аккуратно достать и только в этот момент обнаружила источник боли. Практически вся правая сторона моего тела была в ссадинах и ушибах. Но на мне не было повязок, а значит, пуля, вылетевшая из машины Черниговского, меня не задела. И в этот момент весь ужас случившегося безмерной лавиной обрушился на меня. Гена. Палату огласил нечеловеческий вой. Мой вой.
– Тише, тише. – В палату мгновенно вбежала молоденькая медсестра, – Вам нельзя так переживать. Успокойтесь.
Следом за ней вошел отец – помятый, взъерошенный, совершенно не похожий на себя самого.
– Оставьте нас, – грубым голосом приказал Горский, и медсестра послушно выбежала из палаты.
Горский подошел ближе, придвинул стул и сел прямо напротив меня. Он долго осматривал меня, убеждаясь, что медицинская помощь мне больше не нужна.
– Что с Геной? – Я должна была знать правду. И, да, сейчас я больше, чем когда-либо, надеялась на чудо.
– Как ты себя чувствуешь? – проигнорировав мой вопрос, сквозь зубы процедил отец.
– Нормально. Что с Геной?
– Ты видела, кто стрелял? – в очередной раз не ответив мне, спросил Горский.
– Да, что с Геной? – Мне пришлось повысить голос, чтобы он мне ответил.
– Кто это был?
– Черниговский. Что с Геной? – Мой голос предательски дрожал. Молчание Горского медленно, но верно убивало любую надежду.
– Тебе нужен отдых. Постарайся поспать. – Отец как ни в чем не бывало встал и направился к выходу.
– Просто скажи, что он жив! Прошу тебя! – почти шепотом проговорила я ему вслед.
Отец остановился, обернулся и, кинув на меня печальный взгляд, кивнул. После чего сразу вышел из палаты.
На смену ему тут же вернулась медсестра.
– Вам очень повезло. Все заживет очень быстро. И сотрясение совсем небольшое, уже через пару дней, наверно, вас отпустят. – Она что-то крутила в капельнице и постоянно тараторила. От ее голоса голова вновь налилась расплавленным металлом.
– Со мной поступил мужчина. Верно?
– Да! Не просто мужчина, настоящий герой, как я поняла. Он, говорят, вас от пули спас. Вот это надо же, какой отважный! Вы только…
– Где он? – резко перебила я эту трещотку в белом халате. Сейчас я понимала, откуда у Горского было столько грубости в голосе при разговоре с ней.
– В операционной еще, наверно. Его сам профессор Попов оперирует. Вы знаете…
– Где находится операционная?– вновь перебила девушку.
– Ну, вы что! Кто же вас туда пустит! Да и нельзя вам пока выходить, и вообще… – Она подошла ближе и положила руки себе на талию. – Вы в таком виде собрались по больнице ходить?
Я тут же окинула себя взглядом. Действительно, кроме одноразовой полупрозрачной сорочки на мне ничего не было. Схватившись за край этого непонятного одеяния, я вопросительно посмотрела на медсестру.
– Где моя одежда?
– Вы поступили все в крови. Врачи не знали, есть у вас ранение или нет. Пришлось все разрезать, чтобы они могли вас осмотреть. Потом еще возили на томографию, а там…
– И что, в больнице не нашлось чего-то более приличного? – Мне порядком надоело перебивать девушку, но иначе этот разговор никогда бы не закончился.
– Мужчина, который только что вышел от вас, сказал ничего вам больше не давать, и еще, чтобы вы не вставали, – захихикала девушка.– Грозный он у вас. Отец, да?
– Отец, – кивнула в ответ, совершенно не разделяя ее смеха. – Принесите мне халат, пожалуйста. Я никуда не убегу, только узнаю, что с моим другом.
– Нет, не положено! – командным голоском ответила медсестра.
– Не положено говорить мне гадости и оскорблять! – Я решила, что пора ее припугнуть.
– Да я вам и слова плохого не сказала! – опешила девушка.
– А вот это вы моему жуткому папочке будете объяснять. А я, знаете ли, выдумщица еще та! Халат!
Медсестра оказалась понятливой, и уже через десять минут я ковыляла по больничным коридорам в ситцевом халате стародавних времен. Еле отыскав операционные, я поняла, что меня действительно никто туда не пустит, но это не означало, что я могла вернуться ни с чем. Я ловила каждого выходящего оттуда человека в белом халате с расспросами о Миронове, но никто мне ничего не мог сказать. Уже отчаявшись узнать хоть что-то о состоянии Гены, я прислонилась к стене и, обхватив руками голову, тихо застонала.
– Вот ты где. – Мягкий мужской голос вывел меня из состояния отчаяния. – Привет.
Я подняла глаза и увидела Лероя. В бахилах и накинутом поверх пиджака белом халате, он стоял от меня в двух шагах с большой сумкой через плечо.
– Ты знаешь, что с Мироновым? – напрочь забыв о приличиях, спросила его.
– Операция все еще идет. Его привезли в очень плохом состоянии. Пуля прошла насквозь, задев легкое. Врачи делают все, что можно, – с искренним сожалением ответил Лерой.
– Он будет жить? – Мелкая дрожь прошла по всему телу. Гена не мог умереть! Только не Гена!
– Я не знаю, Ксюша, не знаю, – понурив голову, ответил мне Лерой.– Но стоять здесь не нужно. Персонал ругается, ты им мешаешь работать. Здесь же не только Миронов. Пойдем, я привез тебе чистую одежду. Переоденешься, и я отведу тебя в комнату ожидания. Там уже приехала жена Миронова. Уверен, ей пригодится твоя поддержка.
Лерой подошел ближе, обнял меня за плечи и повел к выходу. В состоянии шока я медленно побрела с ним обратно в палату, неустанно повторяя, как заклинание:
– Гена не может умереть! Не может! Не имеет права!
Мы вернулись в мою палату, где Лерой отдал мне сумку, в которой лежали совершенно новые одежда и обувь моего размера.
– А разве Горский не велел держать меня в одной сорочке? – спросила я, забирая сумку из рук Лероя.
– Господи, Ксюша, Горский чуть с ума не сошел, когда узнал! Всю больницу на уши поставил и не успокоился, пока своими глазами не увидел, что с тобой все в порядке. Сегодня же ты едешь домой к отцу, продолжишь лечение там.
– А как же конспирация? Разве не он говорил, что для всех я умерла?
– Мне кажется, сегодня он сам чуть не умер.
Дорога до комнаты ожидания заняла всего несколько минут, но вот открыть дверь и просто туда зайти я не могла набраться смелости долгое время. Там, за дверью, сидела Софья Александровна, которая по моей вине могла потерять мужа, а
