— Благодарю вас, мисс Рэйчел.
— Сюда, мисс Беннет, — позвала Эстер Мейфэр, быстро шагая своими длинными ногами через зеленую лужайку.
Рэйчел задумчиво покусывала губы, что было ей весьма несвойственно, наблюдая, как элегантная мисс Беннет и Эстер направляются к сдававшимся в аренду коттеджам.
Наоми произнесла вслух вопрос, который был на уме у обеих сестер:
— Интересно, кто она.
— Не знаю.
Ярко-голубые глаза — слишком уж часто появлялось в них бессмысленное и отрешенное выражение — провожали удаляющиеся фигуры.
— Возможно, мисс Беннет именно та, кем кажется.
— Возможно.
Они постояли еще с минуту. Затем Наоми проговорила:
— Хотя внешность иногда бывает обманчива, не так ли?
У Рэйчел чуть заметно дрожали руки, когда она открывала зеркальную дверь в ожидании младшей сестры. Они вошли в дом, где прожили вместе почти всю свою жизнь.
— Да, моя дорогая, боюсь, это так.
Чудесная ночь в Раю.
Первая ночь в Раю, подумала Джейн, прогуливаясь по пустынному берегу.
Воздух приятно освежал — его температура составляла всего двадцать пять градусов. А легкий бриз, повеявший с Карибского моря, нежно ласкал ее кожу. Мелкий, шелковистый на ощупь песок казался дочиста вымытым морской водой; к тому же он все еще хранил в себе дневной жар.
Воздух был напоен множеством легких ароматов — растущих вдоль пляжа диких орхидей, пурпурной китайской розы, пряного ярко-желтого гибискуса, тонкие лозы которого обвивали каменную стену, и кокосовых пальм, ряды которых бесконечно тянулись вдоль берега, разделяя землю и море.
Джейн выбрала место наугад, опустила свою плетеную сумочку на землю и, подойдя к краю воды, остановилась. Она всматривалась вдаль сквозь небольшую бухточку, словно пыталась разглядеть в темноте величественную бухту Проповедника. Вдалеке то тут, то там вспыхивали одинокие огоньки: возможно, это светились окна в каком-нибудь доме Пургатори, а может, покачивался на лодке рыбака фонарь или летали тропические светлячки.
Бархат раскинувшихся над головой небес украшали мириады сияющих звезд. Царившая в небе луна проливала свой холодный и скупой серебряный свет на окутанную тьмою землю, словно освещая ее путь.
Волны омывали берег, нежно отступая возле самых ее ног. Полы длинного халата, который она накинула себе на плечи, едва проснувшись, мягко обнимали ее икры. Вот до них добралась вода. Но ей было все равно.
— Вот я и в твоем драгоценном Раю, Чарли, — прошептала она. — Бархатное небо. Ласковая вода. Шелковистый песок. Луна и звезды. Тропические деревья, пальмы и морские водоросли.
Джейн наклонилась и подняла причудливую морскую раковину. Сверкающие грани, острые углы, отполированные бесконечным движением воды — или, возможно, это была просто маленькая разноцветная галька, — сияли словно драгоценные камни, рассыпанные на ее ладони.
— Правда даст тебе свободу, — произнесла она вслух, забрасывая гальку обратно в море — Именно этому ты всегда учил меня, Чарли. Ну что ж, вот я и здесь, в Раю. Надо выяснить наконец правду, и, черт возьми, уж пусть она освободит нас обоих.
Джейн почувствовала, как неожиданное жало слез вонзилось в ее глаза, а в горле встал комок.
— Я все еще скучаю по тебе, папа, — прошептала она.
Что она помнила о своем отце?
Чарлз Беннет был привлекательным мужчиной, очаровательным мужчиной, мужчиной, который буквально излучал обаяние. Она любила звук его голоса, прогулки с ним в парке рука об руку; любила то, как он неизменно называл ее Корделия, когда они оставались наедине.
По древней уэльской легенде, которую она знала от своего отца с самого раннего детства, Корделия была дочерью короля Лира, покровителя моря. В переводе это имя означало «жемчужина моря». В пьесе Шекспира Корделия была единственной любящей дочерью короля Лира.
Корделия Джейн Беннет была единственной из трех дочерей Чарлза Беннета, которая вообще помнила его. Ей было десять лет, когда ее отец исчез. И с тех пор никто не называл ее Корделией.
Что знала она о своем отце?
К двадцати годам он уже был исключен из трех престижных университетов, в двадцать пять женился на наследнице огромного состояния во многом вопреки воле ее семьи, произвел на свет свою первую дочь и настоял на том, чтобы ее назвали Корделией; еще две дочери, похожие как две капли воды, близняшки, последовали спустя несколько лет; к тридцати пяти годам он сумел потратить все свое состояние, подбираясь к состоянию жены, а затем, не достигнув сорока лет, исчез с лица земли.
Вера Гладстон Беннет Уортингтон (спустя несколько лет ее мать снова вышла замуж), единственная дочь семейства Гладстонов, обосновавшегося в Буффало и Палм-Бич, всегда отзывалась о своем первом муже как о бездельнике, пустом мечтателе, Питере Пэне.
Джейн никогда не обвиняла свою мать и до сих пор не позволяла себе этого делать. Вера исполнила свой долг, чтобы защитить себя и трех дочерей. Она едва ли могла позволить Чарлзу Беннету воспользоваться своим состоянием, чтобы финансировать «маленькие авантюры» мужа.
Итак, привыкший весело проводить время, дьявольски красивый, Чарли занялся различными махинациями и таинственными поисками. Он всегда стремился найти золотое дно там, где никто и не помышлял, независимо от того, было ли это рискованное вложение на Уолл-стрит или поиски затонувших сокровищ у берегов одного из карибских островов.
Джейн провела тыльной стороной руки по щеке — она оказалась влажной. Она и не заметила, что плачет.
— Думаю, пришло самое время для того, чтобы поднять тост, — произнесла она, глотая слезы.
Порывшись в плетеной сумке, Джейн достала бутылку марочного шампанского и хрустальный бокал. Откупорив бутылку из коллекции «Краг» 1973 года, она наполнила свой бокал до краев.
— Итак, за что мы выпьем для начала, Чарли? — произнесла она вслух без малейшего намека на браваду в голосе.
Ответом ей была лишь тишина.
— За правду? За свободу? — Корделия Джейн Беннет подняла свой бокал навстречу открытому морю. — Да. Выпьем за правду. Ибо правда сделает нас свободными.
Джейк Холлистер поднялся с кровати, скользнул в джинсы и направился к берегу.
Когда от него уплывал сон или начинали мучить кошмары — черт, было совершенно бессмысленно заниматься самообманом, — он направлялся к уединенной бухте и погружался в ночную воду. В шорохе волн, окутывающих берег, было что-то успокаивающее, приносящее облегчение. Он не раз просыпался прямо на песке.
Он собрался уже пойти, как всегда, напрямик к спасительной воде, но вдруг услышал голоса.
Вернее, голос.
