Выслушивая их перебранку, я подумала: «Какая пакость — эта ваша супружеская жизнь! Мне просто повезло, что чаша сия меня миновала!..» Но когда шаги отдалились и стихли, оторвалась на Сашке не хуже, чем сварливая жена:
— У-у, расселся, навязался на мою шею!.. Торчи теперь тут в кустах из — за тебя, трясись, как заячий хвост! Я тоже устала, я тоже в койку хочу!
— Очкарик, миленький, не бросай меня, — взмолился избиенный.
— Ты, инвалид несчастный! Еще раз услышу про очкарика — заеду в глаз! — пригрозила я. Сколько можно терпеть? Когда мне хамят, и я забываю правила хорошего тона!
— Ладно, прости… Как тебя зовут?..
— Юля.
— Юлечка, лапочка, я сейчас. — Он оперся на меня и все — таки поднялся на ноги.
Отдельная, долгая песня — как мы перелезали через кустарник. Александр валился на меня, я в свою очередь валила его на кусты. В итоге мы наломали кучу веток… Ни в чем не повинные зеленые насаждения пострадали не меньше, чем виноватая физиономия незадачливого фотографа. Кстати, смотреть на нее при свете фонаря было невозможно без содрогания и отвращения!.. Я и старалась не смотреть — косилась в сторону. Стиснув зубы, еле — еле дотащила парня до ближайшей скамейки, пристроила на нее и велела:
— Оставайся тут, а мне нужно отыскать помойку.
— Юль, — скривился он и глубоко вздохнул. — Далась тебе эта помойка? Не уходи…
Но я вернулась за брошенным пакетом и, пошарив в нем, извлекла из него несколько скомканных, но относительно чистых салфеток, а также остатки минеральной воды в пластиковой бутылке. Как смогла, промокнула «клюквенный соус» с физиономии жертвы, оттерла ладони. Выяснив, что кровь сочится из разбитого носа Саши, посоветовала ему запрокинуть голову и замереть. Он послушался, уложил башку на спинку скамейки, закрыл глаза. Вот и славно, подумала я, собираясь уже распрощаться с ним навсегда, но спохватилась:
— Погоди, а где твой фотоаппарат?!
— Так отняли вместе с кофром… Испинали, обобрали, голым в Африку пустили. — Он вывернул карманы джинсов, демонстрируя, насколько они пусты, и не без важности добавил: — Папарацци — это очень опасная профессия.
— Ой, нашелся папарацци! Не смеши!.. Папарацци недоделанный…
— А ты не издевайся. Между прочим, мне теперь ночевать негде…
— Что?! Нет — нет, даже не заикайся об этом! Где ты будешь ночевать, меня абсолютно не волнует! Своих дел полно… мне туг мусор доверили. — Ухватившись за край черного мешка, я зашагала прочь от скамейки.
— Юля-я! Юлечка-а! — взмолился фотограф.
Я осталась неумолимой и даже не обернулась к нему. Припустила бежать так же, как недавно бежал от меня Кирилл.
На удачу контейнеры нашлись довольно скоро — возле первого попавшегося дома, но все они были переполнены до отказа. Я взгромоздила пакет на вершину айсберга из отходов, хлопнула в ладоши и испытала радостное чувство выполненного долга, ибо, как всякий воспитанный человек, уважаю труд уборщиц и дворников.
— Ю-юля, — протяжно и жалобно проскулил Александр, и его морда подобно луне нарисовалась над мусорным баком.
Надо же, оклемался и догнал!..
— Чего тебе не сиделось на лавочке, наказанье ты мое, кара небесная? Вот приклеился! — чуть не заплакала я, невольно сравнив себя с той гипсовой женщиной, у которой были всего одна рука, одна нога и одно весло.
— Юленька, милая, пусти меня к себе переночевать, а?.. Всего на ночь!
— Угу, всю жизнь только об этом и мечтала!
— Ну, Юлечка, ласточка… Ты хочешь, чтобы меня прикончили, да?!
— Нет, просто у меня не постоялый и не проходной двор!
— Я не буду к тебе приставать, клянусь! Я могу в коридорчике, на половичке, как сторожевой пес, как последняя собака… Ну нельзя мне возвращаться в свою хату, пойми!
— А кто тебя просил нарываться?
— Никто не просил… профессия такая рискованная. Теперь моя судьба в твоих руках… Пусти, а? На одну ночь!
Сашка, шатаясь, маячил передо мной и, кажется, готов был рухнуть на колени. Я представила, как он свалится, а мне опять придется его поднимать, и вздохнула:
— Уговорил, черт языкастый… Пошли, группа риска!
…В метро наш перемазанный кровью и осенней слякотью дуэт вызвал повышенный опасливый интерес немногочисленных пассажиров. Бдительная дежурная поначалу вовсе не хотела пропускать нас к турникетам: грозилась вызвать вытрезвитель. Положение спасла моя находчивость.
— Что вы, девушка, — стала я заискивать перед этой пенсионеркой. — Вы приглядитесь, принюхайтесь, он же трезвый, мой Саша вообще не пьет!.. Не повезло ему, бедняжечке, хулиганы напали, изметелили, обокрали парня. Это же с каждым может случиться! Вот, в травмпункт везу…
— А кем, интересно, вы ему приходитесь?
Пришлось солгать, что невестой. Даже гранитные плиты в метро вздрогнули от сострадания ко мне… Только люди осуждали. Мы с Сашкой сидели вдвоем на шестиместном сиденье, как прокаженные, попутчики жались по углам и бросали брезгливые взгляды. Хорошо хоть Илона Карловна не ездит в общественном транспорте в столь поздний час… Впрочем, она и в ранний час не пользуется метро, поскольку ей по статусу положен персональный автомобиль…
Я покосилась на фотографа — он выглядел отъявленным страшилищем: левый глаз заплыл, ободранная алая щека распухла, губы напоминали двух сизо — фиолетовых медуз. Утопленники — и те краше… Я казнила себя: зачем подобрала этот чемодан без ручки?.. Незадолго до конечной остановки, где мне полагалось выходить, Александр отключился. Наконец — то наступил подходящий момент, чтобы избавиться от фотографа, — пусть катится в депо и там ночует!.. Но вместо того чтобы последовать своему разумному решению, я затормошила коматозника:
— Господин папарацци, добро пожаловать! Мы прибыли в пункт назначения!
Он сумел открыть один воспаленный глаз и глянул им так бессмысленно, словно не узнавал меня и, уж естественно, не просекал юмора. Я еле успела вытянуть фотографа на перрон до того, как состав умчался. Привалила его к скамье для ожидающих. От напряжения сама оказалась на грани, за которой теряют сознание, а потому оперлась на стойку с указателями. Опять — таки, натерпелась сраму: прохожие шарахались и обходили нас за километр, будто боялись испачкаться о чужое несчастье. Одна только уборщица — плотно сбитая женщина в форменном темном халате и цветастой косынке, из — под которой выбивались прядки с мелкой химической завивкой, — посочувствовала:
— Девушка, вам что, дурно?
— Да…
— Вы, часом, не беременная?
— Не — ет. — Подобное подозрение меня напугало.
— С сердцем нехорошо?
