— Вот у видите, миссис Э., как мы поженимся, я Дека исправлю.
Вы и я — мы вместе за него возьмемся. — Она глупо захихикала. — Гриву заставим обрезать и одежу купить поприличнее. — Глаза у нее сияли. — Миссис Э., обещаю, из меня выйдет потрясная дочь. Вы меня полюбите. — Вся она излучала надежду. — Вот ей-ей!
Уинифред сначала таращилась на Джой, потом уставилась на Дека.
— Это то, что ты хочешь, сын? — спросила она, все еще не веря. — Эта… эта… шлюха?
Джой помрачнела.
Уиллис Эндрюс не отрывал взгляда от телевизора.
— Да, — сказал Дек.
Она презрительно скривила тонкие губы.
— Яне ослышалась, ты сказал «да»?
— Она меня любит, и я без нее не могу.
— Тебя любит. Разве тебя можно любить?
Кровь застучала у него в висках.
— А она любит.
— Ты к ней хоть раз пригляделся? Она же шваль.
— Эй… — начала было Джой, но никто ее не замечал.
— Со мной она добрая. Славная.
— Она жалкая уличная шваль. И даже такая она слишком хороша для тебя. Для тебя любая слишком хороша… ты ведь знаешь, да?
Джой вся съежилась на ветхом коричневом диване. Где-то она, наверное, переборщила. Лучше бы сейчас заткнуться, пока не удастся все вернуть в нормальную колею.
Уинифред продолжала поливать сына, измывалась над ним, обрушивая на него жестким непреклонным голосом оскорбление за оскорблением.
Всю жизнь он сносил это. И никогда прежде не оправдывался и не пытался отвечать тем же. Даже когда они заставили его продать машину — гордость его и утеху. Но когда тут сидит Джой и слушает…
— Ненавижу тебя! — вдруг заорал он. — Лучше б ты сдохла, когда меня рожала! Лучше бы ты в жопу подохла! Ты мне жизнь испортила!
Потрясенная, Уинифред на какое-то мгновение умолкла.
— Ах ты, паразит неблагодарный! — вскипела она. — Грубости от грубой сволочи?!. Мы тебя из грязи вытащили. Дали тебе крышу над головой, накормили, одели. Хоть ты нам и неродной. Своей матери ты не нужен был…
— Уинифред, — попытался вмешаться Уиллис.
— Молчи! — зашлась она в злобе. — Пора ему узнать правду.
Дек помотал головой. Что она болтает? Он ничего не понимал.
— Мы тебя купили, — сказала она; глаза ее, обычно тусклые, чуть ли не горели. — Как покупают собачонок. Выбрали тебя… как щенка в помете. Ха! Тот еще выбор.
— Что ты болтаешь? — жалобно заныл он.
— Сто пятьдесят долларов. В то время немалые деньги. — Ее лицо сияло торжеством, словно она испытывала необычайное облегчение. — Что ты на это скажешь?
Он дрожал. у — Врешь!
— Не вру.
Он закричал не своим голосом:
— Врунья!
— Нет, — твердила она упрямо. Пошла в другой конец комнаты, к письменному столу, который всегда держала под замком, открыла. Теперь только телевизор издавал звуки. Уиллис Эндрюс схватился за голову и что-то бессвязно лепетал.
Джой будто вросла в диван. Препоганый вышел поход в гости.
Любящая семейка встречает ее с распростертыми объятиями.
Уинифред извлекла какую-то бумажку и сунула Деку.
— Вот, — сказала она. — Это имя и адрес женщины, у которой мы тебя купили в Барстоу, Калифорния. Торговка детьми. Бог знает, где она выкопала такое отродье.
Ему казалось, что он умирает. Его жизнь промчалась у него перед глазами, как кинолента. Побои, издевательства, вечная пытка от того, что приходится слушать, какой ты никчемный…
И чувство вины…
Я ЧУТЬ НЕ УМЕРЛА РОДАМИ. ТЫ ЖЕ МОГ МЕНЯ УБИТЬ, КОГДА РОДИЛСЯ.
Всю жизнь считать себя виноватым.
Ни за что!
Она не мать ему. О господи, не мать!..
Кровь стучит в висках, в глазах темнеет. Он задыхается от ярости и разочарования.
Уинифред Эндрюс. Чужая тетка. Он зашелся невеселым смехом.
НЕ ТАК УЖ ПЛОХО… НЕ ТАК УЖ ПЛОХО.
Джой тоже засмеялась. Нервы.
НЕТ, ПЛОХО. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ.
Уиллис тоже смеется. Или плачет? Не имеет значения.
Три свиньи. Три хохочущих рыла. Зубы, глаза, волосы. Три свиньи.
Информация, которую он искал, была там, в папке, среди пожелтевших писем с жалобами. Сухая гниль. Сырость. Заделано мышами. Миссис Нита Кэрролл проживала в доме с 1956 года по 1973 — й, после чего переехала в Лас-Вегас. Ее новый адрес был аккуратно отпечатан на обмахрившейся по краям белой карточке.
Миссис Нита Кэрролл.
Дай бог, чтоб была жива. Теперь, узнав все необходимое, чтобы выжить, он мечтал об одном — прибить эту женщину.
Глава 47
Пятница, час обеда в «Ма Мезон». Появляется Джина Джермейн. Все поворачиваются и провожают ее пристальными взглядами. Тишина. Но только на мгновение. Потом все возвращается в норму.
Джина подсела к Оливеру Истерну за столик, где он обычно сидел, и принялась язвить:
— На что они, бляди, глазеют?
— На тебя, разумеется, — ответил Оливер, ковыряя пальцем пятнышко на скатерти. — Пора бык этому привыкнуть. Ты сколько лет в кино?
— Достаточно давно и знаю поэтому, что по пятницам в этом ресторане за ленчем никто глаза не пялит. Рэкел Уэлч может голой войти, никто и бровью не поведет. — Глаза ее тревожно расширились. — Все знают, Оливер, да? Слух пошел?
Он похлопал ее по руке, чтобы приободрить, и поразился, как она могла подумать, будто удастся сохранить в тайне, что их с Нийлом, сцепившихся, если можно так выразиться, в сражении, срочно доставили в больницу. Все кому не лень болтают об этом.
Ну и что? Если голова у нее работает, так пусть ходит с наглым видом и радуется, что прославилась.
Прошла неделя. Нийл Грей по-прежнему в больнице. Ничего хорошего врачи не обещают. Оливер не сидел сложа руки. Он не даст, чтобы фильм пошел прахом только потому, что выбыл из строя Нийл. Поскольку так было надо, он позабыл о девушке с пляжа и изменил свое решение насчет Джины. У него было несколько конфиденциальных бесед, и он убедился, что у картины с участием Джорджа Ланкастера и Джины Джермейн хорошие перспективы. Если они будут сниматься вдвоем, это значит, что в банк потекут деньги. Ему предложили необычайно выгодную, рекордную сделку на кабельном телевидении, если он поставит товар. Именно это он и собирался сделать.
А если это не понравится Нийлу с Монтаной, так он их пошлет на хер. Едва ли они сейчас в состоянии воевать с ним.
Джина подозвала официанта и заказала «Кровавую Мэри».
Одета она была в белое платье с открытыми плечами, которое подчеркивало ее великолепную грудь. Оливер вовсе не считал ее грудь великолепной; он считал ее отвратительной. Но как деловой человек он знал, что публике надо давать то, чего публика хочет, а у Джины не отнимешь. Толпа ее любит, и кассовые сборы она приносит громадные.
— По какому поводу обедаем, Оливер? — справилась она язвительно.
— Я меняю свое решение и даю тебе роль Никки.
— Ой! — От изумления Джина открыла рот. — Правда?
— Мне всегда была по душе эта мысль, но Нийл с Монтаной считали, что ты не подходишь. Откровенно говоря, мне кажется, у тебя получится.
Она нежно замурлыкала.
— Я всегда говорила, что ты умный сукин сын. Всякий раз, когда тебя поливают, я заступаюсь. — Взмахнув длинными накладными ресницами, она сжала ему руку. — Я очень тебя люблю, Оливер.
Он отдернул руку.
— Спасибо.
— Я говорю серьезно.
— Ничуть не сомневаюсь.
Она взбила белые, как засахаренный пух, волосы и опустила васильковые глаза.
— Мне очень неловко из-за той ночи. Все было так… унизительно.
— Не волнуйся, — утешил он. — Думай о будущем.
— Да. Надо. — Вид у нее был решительный. — Дело в том, что я постоянно беспокоюсь за других. Хоть раз в жизни надо о себе подумать.
В голосе ее зазвучала глубокая искренность.
— Я очень хочу сыграть в «Людях улицы», но когда же начнутся съемки? Нийл в больнице, и вообще… — протянула она. — Какие у тебя планы?
Он откашлялся, помахал нескольким знакомым.
— Джина… — начал он. — Бизнес есть бизнес, и, как бы Я ни переживал, что Нийлу… э… так не повезло, представление, как кто-то однажды сказал, должно продолжаться. Есть у меня идеи.
