– О-о, тетушка Мэлоди, ведь вы же обещали! – закричала Энджел, бурля от радости. – Вы ведь сами видите теперь, что мы не можем уехать. Разве это не чудесно, Поппи? Мы остаемся! Фелипе Ринарди – барон Фелипе Ринарди – обещал показать нам город. Его город, как он говорит, и из того, что он мне рассказал, я поняла, что ему принадлежит в нем многое! Два палаццо, Поппи, и сказочная старая вилла с множеством виноградников и ферм. Он даже пригласил нас пожить там – вместе с его дядей Умберто. И, конечно, Фелипе наследует все это после своего дяди.
– Ты совсем очарована им, – снисходительно заметила тетушка Мэлоди. – Хотя я должна сказать, что он и впрямь очаровательный молодой человек. А вам ведь было так скучно в последнее время.
Она опять встревоженно посмотрела на Поппи.
– Если ты и вправду считаешь, что с тобой все в порядке, я пойду к себе. Мне так хочется спать. Мои ноги просто убивают меня!
Сунув ноги в пурпурные атласные домашние туфли, она направилась к двери.
– Спокойной ночи, девочки, – окликнула она их весело. – Утро вечера мудренее.
– О, Поппи! – закричала Энджел, когда за тетушкой захлопнулась дверь. – Фелипе такой замечательный. Боюсь, что я по уши влюбилась.
Она бросилась на кровать, смеясь и взбрыкивая ногами в облаке сапфирового шифона.
– А я-то еще думала… я думала, что без толку надевать парижское платье! Помнишь, я говорила тебе, что оно бы понравилось романтичным французам? Конечно, Фелипе не француз, но он так романтичен, что это одно и то же. И у него такое интересное страдальческое лицо, как у гибнущего художника. Ах, Поппи, если б ты только видела, как он смотрел на меня, словно я единственная девушка на всем белом свете… ах, он просто прелесть, прелесть! Парни из Санта-Барбары кажутся такими детьми по сравнению с ним. Она засмеялась радостно.
– Как ты думаешь, Поппи, он ведь и впрямь очень красив? Ты заметила, какие у него глаза – настоящего зеленого цвета, ведь так, Поппи, так? Болотного цвета… словно бархатные – так бы я их описала… Господи, я уже говорю языком сонетов Шекспира… конечно, я влюблена..
Поппи повернулась лицом к стене, изо всех сил сжав зубы, чтобы сдержать подступавшие слезы – совсем как в те времена, когда Папочка не возвращался.
– Поппи? Ты разве не рада за меня? – спросила взволнованно Энджел. – Господи, я такая эгоистка!
Она неожиданно запнулась.
– Конечно, твоя бедная голова! Подожди, я принесу холодный компресс.
Она сложила льняное полотенце и опустила его в кувшин с холодной водой, стоявший на столике у кровати, а потом положила полотенце на лоб Поппи.
– Тебе станет от этого легче, обещаю тебе, – сказала она. – Ах, Поппи, – добавила она со счастливым вздохом. – Кажется, все будет так мило!
Но Энджел совсем не нужно было класть холодный компресс на лоб Поппи – он и так был холоден, как лед. Паутина ее мелкой лжи и фантазий разорвалась в ее ушах, когда она была представлена Фелипе как Поппи Мэллори… это ненавистное, ненавистное имя, ранящее насквозь, позорное имя! «Поппи Констант» не существовало. И никогда она уже не станет, как ей казалось в мечтах, Поппи Ринарди. Вместо нее Фелипе выбрал Энджел. Как может любой мужчина устоять против нее, спрашивала себя с отчаянием Поппи. Она была такой красивой. И конечно, она была Энджел Констант.
1898, Италия
На следующее утро Поппи лежала в постели, прикрыв одной рукой глаза и стараясь не смотреть на Энджел, которая примеряла свои лучшие наряды – она собиралась встретиться с Фелипе, и Поппи ничего не могла сделать, чтобы остановить ее бесконечную восторженную болтовню.
– Может, мне надеть желтое, Поппи? – нервничала Энджел. – Или в нем я буду очень бледной? Может, розовое будет лучше… А как насчет однотонной белой блузы и темно-голубой юбки? Конечно! Я думаю, после шедевра мсье Вёрса лучше быть такой простой, как только возможно.
Швырнув ворох одежды на кровать, она быстро переоделась.
– О, Господи! – простонала она, садясь напротив зеркала и стараясь убрать свои шелковистые волосы в узел. – Эта влажность делает что-то невообразимое с моими волосами – они просто не слушаются. Поппи, как ты думаешь, будет хорошо, если я просто перевяжу их сзади лентой?
– Ты опоздаешь, – ответила Поппи тихо. – Он уже будет ждать тебя минут пятнадцать.
Энджел в отчаянии посмотрела на часы.
– Значит, ему больше ничего не остается делать. В конце концов, это привилегия женщины – опаздывать, да и потом он ведь с тетушкой Мэлоди. Я хорошо выгляжу?
– Ты выглядишь чудесно, как всегда, – сказала Поппи, зарывшись лицом в подушку, когда нож повернулся в ране – она вспомнила, как она сама беспокоилась, что ей надеть, и выглядит ли она хорошенькой для Фелипе. Энджел присела на кровать рядом с Поппи.
– Как ты думаешь, Поппи, я ему действительно нравлюсь? – спросила она задумчиво. – Действительно? Как жалко, что ты не идешь с нами! Надо же было, чтобы у тебя разболелась голова. Мне будет не хватать тебя.
Она порывисто обняла Поппи, потом встала и поспешила к двери, но на пороге остановилась и оглянулась на Поппи.
– Но я совсем забыла, – воскликнула она. – Конечно! Ты собиралась рассказать мне о человеке, которого ты встретила. О своем тайном возлюбленном. Ах, Поппи, я просто не могу дождаться, когда узнаю о нем все! Как мило, что мы обе влюбились одновременно! Пожалуйста, расскажи мне, как только я вернусь!
И, посылая без конца воздушные поцелуи, она выскользнула из комнаты.
Поппи лежала в полумраке. Принесли завтрак на подносе, но Поппи даже не притронулась к нему. Горечь того, что ее предали, и безысходность ее одиночества вызвали в ней воспоминания детства и она дрожала, словно у нее и впрямь была лихорадка, на которую она жаловалась. Поппи снова и снова вспоминала безудержную возбужденную болтовню Энджел, пытаясь отыскать в ее словах хоть самую малость, которая говорила бы о том, что Фелипе не совсем забыл о ней. Она даже хотела спросить тетушку Мэлоди, упоминал ли о ней Фелипе, но было настолько очевидно, что все его внимание было отдано Энджел, что задавать вопрос было бессмысленно.
Этим утром на подносе с завтраком для Энджел лежал букетик фиалок и записка с напоминанием, что тетушка Мэлоди позволила ему сопровождать Энджел во время ее прогулки – он обещал показать ей чудесные церкви Венеции. Само собой, тетушка тоже была приглашена в качестве дуэньи, но о Поппи не было ни слова.
Одинокие утренние часы шли так же медленно, как похоронная "процессия. Пришла горничная забрать поднос, потом принесла легкий ленч, который велела приготовить для Поппи тетушка Мэлоди, и вернулась за подносом через час. Но ленч тоже остался нетронутым. Наконец Поппи услышала радостный голос Энджел в коридоре и дверь распахнулась.
