– Мне не нужен анализ. Я просто хочу остановить этот бред. Прояви благоразумие.
– Я в здравом уме, поверь мне. Я так разумна, что хочу облегчить ситуацию для нас обоих. Послезавтра ты сможешь закончить дело о картине. Более или менее. После этого я не буду нужна тебе.
– Черт побери, ты знаешь, что нужна мне. Только теперь ее глаза наполнились слезами, но она расправилась с ними, как со злейшими врагами.
– Ты даже представить не можешь, что бы я отдала за то, чтобы услышать это раньше. Но я слабая женщина, Джед, и должна защищать себя.
Он не мог пробиться к ней через эту стену, но ее боль сочилась через все щели и убивала его.
– Что ты хочешь, Дора?
– Когда мы закончим в четверг, я на пару недель закрою магазин и уеду куда-нибудь, где тепло. У тебя будет достаточно времени, чтобы найти новое жилье и выехать.
– Это не способ решения проблемы.
– Это мой способ. И думаю, я имею право устанавливать правила. Прости, но я хочу, чтобы тебя не было здесь, когда я вернусь.
– Вот так?
– Да, вот так.
– Прекрасно. – У него тоже есть гордость. Его уже отвергали раньше. Правда, никогда не было так больно, но он найдет, чем заполнить зияющую пустоту. И он не будет умолять. Ни за что не будет умолять. – Я уеду, как только соберу вещи.
Он прикрыл свои раны профессиональным щитом.
– Завтра после закрытия придут парни, чтобы установить микрофоны. Когда они закончат, мы все отрепетируем.
– Хорошо. А сейчас, пожалуйста, уходи. Я очень устала. – Дора прошла к двери и открыла ее. – Пожалуйста.
Джед вдруг заметил, что у него дрожат руки. А когда дверь за ним захлопнулась, у него возникло тошнотворное ощущение, что он потерял лучшую часть своей жизни.
– Что с вами происходит? – спросил Брент, когда Джед влез в фургон наблюдения.
Не отвечая на вопрос, Джед вытащил сигарету.
– Как звук?
– Громкий и отчетливый. Достаточно громко и отчетливо, чтобы слышать, как вы разговаривали там, словно два вежливых незнакомца. Ты не думаешь, что моральная поддержка помогла бы ей больше лекции?
– Перестань. – Джед надел наушники и оглянулся на заднее окно проверить, хорошо ли виден магазин. – Все на месте?
– Все. Послушай, может, тебе лучше вернуться в магазин?
– Ей будет спокойнее без меня. Я сделаю свое дело. – Джед глубоко затянулся сигаретой. – Ты делай свое.
– Ты еще не командуешь, капитан, – сердито заявил Брент. Джед не успел ответить, как в наушниках затрещало.
– База, говорит Первый. Мужчина, отвечающий описанию объекта, только что вышел из такси на углу Саут и Франт. Направляется на запад.
– Похоже, занавес поднимается, – пробормотал Брент, но Джед уже тянулся к переносному телефону. Дора ответила после первого гудка:
– Добрый день. «Салон Доры».
– Он в полуквартале, – без всякого выражения сказал Джед. – Я вижу его.
– Хорошо. Здесь все готово.
– Держись непринужденно, Конрой.
– Конечно.
– Дора… – Но она уже повесила трубку. – Дьявол, – выругался он тихо, беспомощно.
– Джед, она справится.
– Да. Но не знаю, справлюсь ли я. – Джед следил, как Уайнсэп торопливо семенит по тротуару, ссутулившись под порывами ветра. – Я только что понял, что люблю ее. – Стараясь не обращать внимания на боль в шее, он надел наушники и услышал, как звякнул дверной колокольчик: Уайнсэп вошел в магазин.
– Добрый день. – Дора вышла из-за прилавка и улыбнулась самой радушной улыбкой, предназначенной для новых и богатых клиентов. – Чем могу помочь вам?
– Мисс Конрой? Я – Фрэнсис Петрой.
– Да, мистер Петрой. Я ждала вас. – Улыбнувшись еще ослепительнее, Дора прошла к двери и перевернула табличку надписью «Закрыто» к улице. Ее взгляд лишь на мгновение метнулся к фургону наблюдения. – Я так рада, что вы смогли приехать. Кофе? Чай?
– Я не хотел бы утруждать вас.
– Вовсе нет. Я всегда держу наготове чай и кофе. Это делает бизнес более приятным.
– Тогда, пожалуйста, чаю. – Может, чай смягчит его желудок лучше минеральной воды, выпитой час назад. – Ваш магазин производит прекрасное впечатление.
– Благодарю вас. – Дора с удовлетворением увидела, что ее руки не дрожат. – Мне нравится окружать себя красивыми вещами. Не вам это объяснять.
– Простите?
– Вы же коллекционер. – Улыбаясь, Дора протянула ему чашку чая. – Молоко? Лимон?
– Нет, нет, ничего, спасибо.
– Вы сказали, что специализируетесь на абстрактной живописи, но, может, вам понравятся некоторые из моих литографий?
Он проследовал взглядом за ее рукой.
– Да, ах, очень мило. Очень, очень мило.
– У меня также есть несколько хороших иллюстраций к «Ярмарке тщеславия». Хотя, как поклонника абстрактной живописи, вас больше заинтересует, скажем, Ботсби или Клиппингдейл, – сказала она, на ходу изобретая имена.
– Да, конечно. Они очень талантливы. – Чай обжигал желудок, словно уксус. Уайнсэп вспомнил, как готовился к этой встрече. Проштудировал несколько книг по абстрактной живописи, но фамилии художников и названия картин не задержались в его голове. – Видите ли, моя коллекция невелика. Именно поэтому я сосредоточился на неизвестных художниках.
– Таких, как Биллингсли.
– Вот именно, – сказал он со вздохом облегчения. – Я очень хочу поскорее увидеть эту картину, мисс Конрой.
– Я вас понимаю.
Дора провела Уайнсэпа в соседнюю комнату. Подружка Джеда воспроизвела картину, и теперь яркая мазня выделялась в прелестной гостиной, как наглая стриптизерша среди чопорных викторианских дам.
– Ах.
Чувство облегчения было так велико, что Уайнсэп чуть не разрыдался. Кошмар, конечно. Смотреть страшно, но точно подходит к описанию.
– Такая дерзость, такое высокомерие, – прокомментировала Дора. – Она просто захватила меня.
– Да, конечно. Именно то, на что я надеялся. – Уайнсэп уткнулся носом в полотно, делая вид, что изучает мазки. – Я с удовольствием прибавлю ее к своей коллекции.
– Не сомневаюсь, – слегка развеселившись, сказала Дора. – Вы обдумали свое предложение, мистер Петрой.
– Да, естественно, – сказал он, изображая застенчивость. – Но для начала переговоров я предпочел бы услышать вашу цену.
– С удовольствием. – Дора села в кресло и закинула ногу на ногу. – Почему бы не начать с двухсот пятидесяти тысяч?
На несколько секунд Уайнсэп потерял дар речи, затем воскликнул:
– Мисс Конрой, мисс Конрой, вы, конечно, шутите!
– Нет, не шучу. Мне кажется, вам необходимо присесть, мистер Петрой. – Дора указала на расшитый пуфик, и Эйбел послушно уселся, вернее, свалился на него. – А теперь давайте поговорим откровенно. Вы же ни черта не понимаете в живописи?
