Ее сердце подпрыгнуло от удивления и радости, которые быстро сменились смущением.
— Папа…
Он шагнул к ней, раскрыв объятия, но она всплеснула руками и попятилась.
— Не надо. Я очень грязная. Вся в… Даже не знаю в чем. — Силла вытерла лоб тыльной стороной ладони и с трудом стянула резиновые перчатки. — Папа, — повторила она с улыбкой.
— Вижу чистое местечко. — Он пальцем приподнял ее подбородок и поцеловал в щеку. — Я внимательно тебя осмотрел.
— Лучше не надо. — Она засмеялась, и от неловкости, которую она испытывала вначале, почти не осталось и следа. — Что ты здесь делаешь?
— Кто-то узнал тебя в городе, когда ты заходила в магазин, и сказал Патти. А Патти, — продолжал он, имея в виду свою жену, — позвонила мне. Почему ты не сказала, что приезжаешь?
— Я собиралась. Да, я собиралась позвонить тебе, — когда-нибудь, добавила она про себя. В конце концов. Когда придумаю, что сказать. — Просто сначала я хотела приехать сюда и потом… — Она оглянулась на плиту. — Увлеклась.
— Вижу. Когда ты приехала?
Она почувствовала укол совести.
— Папа, давай выйдем на крыльцо перед домом. Там не так грязно, и там я поставила холодильник, в котором есть огромный сэндвич — как раз для нас двоих. Я только умоюсь, и мы перекусим.
Конечно, здесь не так ужасно, как на кухне, подумала Силла, устраиваясь с отцом на просевших ступеньках, но все же довольно плохо. Заросшие сорняками лужайка и клумбы, три бесформенные брэдфордские груши, спутанный клубок каких-то побегов, должно быть, глицинии — всем этим нужно будет заняться. Нужно будет. Ведь когда-то здесь росла старая магнолия с темно-зелеными блестящими листьями, а вдоль стены через колючий заслон из степных роз пробивались упрямые бледно-желтые нарциссы.
— Прости, что не позвонила, — сказала Силла, протягивая отцу бутылку холодного чая и половину сэндвича. — Мне правда жаль, что я не позвонила.
Он похлопал ее по колену, открыл ее бутылку, потом свою.
Это так похоже на него, подумала она. Гэвин Макгоуэн всегда принимал вещи такими, какие они есть — хорошие, плохие, нейтральные. Она не могла понять, как он умудрился жить в той атмосфере, которую создавала вокруг себя ее мать. Но это было очень давно, подумала Силла, и очень далеко отсюда.
— Я плохая дочь, — сказала Силла и вонзила зубы в свою половину сэндвича.
— Хуже не бывает, — согласился он, заставив ее рассмеяться.
— Лиззи Борден, зарубившая папашу топором.[1]
— Ты вторая после нее. Как поживает твоя мать?
Силла откусила еще один кусок сэндвича и закатила глаза.
— Она в порядке. Номер Пять пишет для нее эстрадный номер, — поймав удивленный взгляд отца, Силла пожала плечами. — Думаю, что когда твои браки длятся не больше трех лет, то присваивать мужьям номера — это очень удобно и эффективно. Он ничего. Лучше, чем Номер Четыре и Номер Два, и явно умнее, чем Номер Три. И это благодаря ему я сижу здесь и жую сэндвич с непревзойденным Номером Один.
— Как это?
— Чтобы соединить песню и танец, нужны деньги. А у меня они были.
— Силла…
— Подожди, подожди. У меня были деньги, а у нее было кое-что нужное мне. Я хотела этот дом. Уже довольно давно.
— Ты…
— Да, я купила ферму. — Силла тряхнула головой и рассмеялась. — Она так злилась на меня. Но, бог свидетель, ей все это было не нужно. Только посмотри вокруг. Она не бывала здесь годами, десятилетиями, она уволила всех управляющих, смотрителей и сторожей. Но она никогда не отдала бы ферму мне, я совершила ошибку, спросив ее об этом пару лет назад. И не продала бы. В ответ на свою просьбу я получала лишь трагическое лицо и разглагольствования о Дженет. — Силла еще раз откусила сэндвич, на этот раз с наслаждением. — Но теперь ей потребовались начальные инвестиции, и она хотела, чтобы эти деньги вложила я. Я наотрез отказалась, после чего вышел большой скандал. Я сказала ей и Номеру Пять, что куплю эту ферму, назвала цену и дала понять, что не отступлюсь.
— Она продала ее тебе. Она продала тебе маленькую ферму…
— После зубовного скрежета, рыданий и всевозможных обвинений в том, какой неблагодарной дочерью я была с самого рождения. И все такое. Но это не важно, — или очень важно, мысленно поправила себя Силла. — Ферма ей не нужна, а мне нужна. Мама давно бы продала ее, если бы не была связана условиями опеки. Ее можно передать или продать только членам семьи, кажется, вплоть до 012 года. Как бы то ни было, Номер Пять успокоил маму, и каждый получил то, что ему нужно.
— Но что ты собираешься делать с фермой, Силла?
Жить, подумала она. Дышать.
— Ты помнишь, как тут все было, папа? Я видела только старую любительскую видеосъемку, но ты был здесь в пору расцвета. Великолепный сад, уютные веранды. Индивидуальность и изящество. Именно это я и собираюсь сделать. Все вернуть.
— Зачем?
Силла услышала непроизнесенный вопрос: «Как?» «Это не имеет значения, — подумала она. — Или почти не имеет». А вслух сказала:
— Потому что ферма заслуживает лучшей доли. Дженет Харди заслуживает большего. И кроме того, я могу это сделать. Я уже почти пять лет переделываю дома. И два года из них — самостоятельно. Ни один из моих проектов, конечно, не может сравниться с этим, но у меня есть кое-какой опыт. Я ведь прилично зарабатываю.
— Ты возьмешься за этот дом ради заработка?
— Нет. Я не знала Дженет, но она каким-то образом влияла почти на все, что я делала в жизни. Что-то тянуло ее в этот дом, что-то манит меня сюда.
— Но это так далеко от того, к чему ты привыкла, — сказал Гэвин. — И дело не столько в расстоянии, сколько в атмосфере. В культуре. Деревня Скайлайн может похвастаться населением всего лишь в несколько тысяч человек, и даже города покрупнее, такие как Фронт-Роял и Кулпеппер, совсем не похожи на Лос-Анджелес.
— Но я хочу пожить такой жизнью, я хочу поближе познакомиться с моими корнями с Восточного побережья! — воскликнула Силла. Ей хотелось, чтобы отец радовался вместе с ней, а не беспокоился, что она потерпит неудачу или отступит. В очередной раз. — Я устала от Калифорнии. Я устала от всего этого, папа. Я никогда не хотела того, что хотела мама — для меня или для нее самой.
— Я знаю, милая.
— Поэтому я поживу здесь какое-то время.
— Здесь? — его лицо вытянулось от удивления. — Поживешь здесь? На этой ферме?
— Я знаю, что это похоже на безумие. Но я много ходила в походы, и в первые несколько дней здесь этот опыт мне пригодится. А потом я могу переселиться в дом. Чтобы все восстановить и привести в порядок, потребуется девять-десять месяцев или даже год. И к тому времени я буду точно знать, хочу ли я остаться или уехать. Если я решу уехать, то придумаю, что делать со всем этим. Но пока, папа, я устала от переездов.
Гэвин немного помолчал, а потом обнял Силлу за плечи. Интересно, подумала Силла, понимает ли он, как много значит для нее этот непринужденный жест? Вряд ли.
— Здесь была красота, надежда, счастье, — сказал он дочери. — На лугу паслись лошади, любимая собака Дженет дремала на солнце, повсюду росли цветы. Дженет сама занималась садом, когда жила здесь. Она говорила, что приезжает сюда, чтобы расслабиться. И на какое-то время ей это удавалось. А потом ей опять нужно было общество — я так думаю. Ей необходимо было, чтобы ее окружали смех и люди. Но проходило время, и она снова приезжала сюда одна. Ни друзей, ни семьи, ни прессы. Мне всегда было интересно, чем она занималась во время этих одиноких визитов.
— Ты ведь здесь познакомился с мамой?
— Да. Мы тогда были еще детьми, и Дженет устроила праздник для Дилли и Джонни. Она пригласила много местных ребятишек. Дженет привязалась ко мне, и меня приглашали каждый раз, когда они приезжали. Мы с Джонни играли вместе и оставались друзьями, даже когда подросли, хотя он уже начал водиться совсем с другой компанией. А потом Джонни умер, и все изменилось. После этого Дженет стала чаще приезжать сюда одна. Идя домой из школы, я забирался на стену, чтобы посмотреть, тут ли Дженет и взяла ли она Дилли. Я видел, как она гуляет одна, или видел лишь свет в окнах. После смерти Джонни я разговаривал с ней всего три или четыре раза. А потом не стало и ее. С тех пор здесь больше ничего не было.
