Право на одиночество

– О да, – Громов рассмеялся, – я заметил. Я только не понял, зачем она вообще взяла с собой именно этих двоих, они же ещё…

– Зелёные, как огурцы, – заключила я, кивнув.

– Можно и так сказать. Так зачем?

Надо же, а ведь Максим Петрович тоже любит задавать этот прекрасный и бессмысленный вопрос – «зачем?».

– Затем, что на их фоне она не выглядит прям уж такой… тупой. Знаете, фильм такой есть – «Тупой и ещё тупее». Вот это про них. Хотя, каюсь, про Марию я пока не могу сказать ничего плохого – для своего возраста и опыта она очень даже неплохо справилась. Я вообще удивилась, что она при мне раскрыла рот.

– А что, – Громов весело улыбался, – при вас обычно боятся открывать рот?

– Угу. Вы должны были слышать, как меня называют в коллективе.

– Честно говоря, нет, пока не слышал. Ну, кроме слов Светочки… что-то насчёт снежной королевы.

Ну вот. Где-то внутри неприятно кольнуло – он слышал её фразу о том, что меня кто-то соблазнил.

– Снежная королева, железная леди, фурия, Медуза Горгона, – отчеканила я. – Последнее особенно подходит – под моим взглядом собеседники часто каменеют, да и волосы у меня вьющиеся, как змеи.

– И совсем не как змеи.

Я взглянула на Громова. Он тоже смотрел на меня и по-прежнему улыбался.

– Рад, что вас не задевают такие глупости.

– На правду не обижаются, – я пожала плечами.

– А вы это правдой считаете?

В этот момент мы как раз зашли в наш со Светочкой кабинет. Я опять пожала плечами, подошла к своему столу, села и взглянула на Громова. Он уже стоял рядом с дверью в свой кабинет и улыбался. Я не могла понять, как – то ли весело, то ли… нежно?

– А по-моему, вам больше подходит прозвище спящая красавица, – и, сказав это, Максим Петрович скрылся за дверью.

Почти тут же раздался оглушительный грохот и не менее оглушительный мат. Обернувшись, я увидела, что Светочка уронила свою чашку с чаем прямо на стопку важных бумаг.

– Полундра! – завопила я, хватая тряпки.

Один раз у нас уже такое было, и, пока я бегала за тряпками, чай успел залиться даже туда, куда он заливаться совсем не должен был.

Светочка обошлась не только «полундрой», она вспомнила, кажется, весь словарь русского мата. И только вытерев тщательно весь стол и посчитав ущерб – всего две испорченных служебных записки, которые легко восстановить, – она посмотрела на меня и возопила:

– Это вообще что сейчас такое было?!

– Э-э… Ты про что? Ты разлила чай вроде как…

– Я не про это! Я про «спящую красавицу»! Это что за… какого дьявола?!

Я удивлённо смотрела на Светочку. Разъярённая, руки в боки, глаза сверкают… Вот уж действительно – какого дьявола…

– Свет, ты меня извини, конечно. Но я решительно не понимаю, чего ты от меня сейчас хочешь. Тебе нового чаю налить?

Тут она словно сдулась. Вздохнула, хитро усмехнулась и сказала:

– Я совсем забыла… Ты, наверное, ничего не заметила?

– Не заметила когда? Когда ты чай разлила? Ты права, я не заметила, я на Громова смотрела.

Улыбка стала ещё шире и хитрее.

– Ага… Смотрела она… Спящая красавица ты наша…

Вот иногда я себя чувствую совершенно тупой. И это бывает только со Светой. В очередной раз пожав плечами, я направилась к кулеру – за новой порцией чая для себя и Светы.

В остальном этот день прошёл спокойно. Больше Светочка не вела себя странно, более того, когда я решила ещё раз спросить, что же это было за «какого дьявола», она спокойно сказала:

– Забудь. Пройдёт время – сама поймёшь. А если не поймёшь, значит, к лучшему.

И я решила не ломать себе голову. Проблем и так хватает, если ещё рассуждать о странном поведении Светы… так и с ума сойти недолго.