Глава 11. В княжеском тереме
Проснулась Марика не то от солнечных лучей, щекотавших лицо, не то от внимательного взгляда. Глаза приоткрыла, с удивлением разглядывая сводчатый потолок, щедро расписанный диковинными птицами и цветами. Где это она? И какая мягкая перина, и одеяло пуховое, и настоящая подушка под головой! Чудо чудное! Вспомнила, конечно, что вчера прибыла в Ольгов дом, но вот как оказалась в этой прекрасной горнице — даже не догадывалась. Не для лесной ведьмы такие хоромы, ей бы хватило и уголка за печкой.
— Ты проснулась, — раздался звонкий голосок, и Марика едва сдержала испуганный вопль. Медленно повернула голову, обнаружив сидящую прямо на полу ужасно лохматую Варьку. В одной рубашонке, между прочим. Нянька ее явно пренебрегала своими обязанностями.
— Не холодно? — хрипло спросила ведьма. — Иди ко мне под одеяло.
Ребёнок словно только этих слов и ждал, мгновенно подскочила, как болотная лягуха, и юркнула в постель.
— Да ты вся дрожишь, — вздохнула ведьма. — Варюша, почему не оделась?
— Сундук открыть не смогла, — вздохнула малышка. — Катя убрала туда мои сапожки и чулочки, чтобы я ночью к тяте не бегала.
— А ты бегаешь?
— Мне одной страшно. Темно, жутко. Свечки Катя не оставляет, говорит — угореть можно. А я темноты боюсь.
— А сама она что же с тобой не спит, твоя Катя?
— А она с Мироном спит, — фыркнула Варвара. — Это жених ее. Они все время милуются.
Марика усмехнулась, вылезая из-под одеяла и осторожно потягиваясь. Вопреки опасениям, тело не ломило, кости не скрипели и колени не дрожали. Видимо, она уже начала привыкать к таким нагрузкам.
— Ты такая красивая, — тихо протянула Варька вдруг — снова. — На мамочку похожа. У нее такие же косы были.
— Белые? — хрипло каркнула ведьма, застывая.
— Нет. Желтые как солома.
На миг Марике почудилось, что проклятье спало — само собою, во сне, и она снова стала собой. Косы у нее и вправду были светло-русые, длинные, красивые. Она так и не решилась их обрезать, даже поседев одним часом. Но морщинистые руки в пигментных пятнах, узловатые кривые пальцы, пожелтевшие ломкие ногти убедили ее в том, что ничего не поменялось. Да и цвет волос остался прежним. Неужели дитя видит что-то другое?
— Варенька, а я молодая?
— Ну как мама, — пожала плечами девочка. — Такая… взрослая. Но не старая. Гладкая еще.
Чистая душа! На глаза Марики навернулись непрошенные слезы. Если кто-то способен видеть ее настоящую — может, и она сама когда-нибудь сможет?
Вздохнула досадливо, поискала взглядом свои лохмотья и с восторгом обнаружила новенькую льняную сорочку, и вязанные чулки, и мягкое длинное платье из крашенной шерсти, и даже передник. Платье было не новым, но чистым и совершенно целым. А сапожки ее кто-то тщательно помыл и поставил возле лавки. Сапожки у ведьмы были дорогие, добротные, еще мужем когда-то справленные. Сносу им не будет еще несколько лет.
Кто-то о ней позаботился, и это было для Марики внове. О ней только мать и пеклась, еще бы — единственная дочка. А потом уж замужняя жизнь была, где сама Марика была хозяйкой, и никто не знал, что она и устает, и страдает, и порой не успевает даже поесть толком.
Быстро оделась, переплела косу, повязала на волосы свой черный платок (его тоже почистили и даже заштопали) и искоса поглядела на Варвару.
— Гребень и ленты есть? Я тебя заплету. И пойдем вместе, откроем этот несчастный сундук уже.
Завернула девочку в одеяло, понесла. Горницу ее нашла без труда, Варька все тут уже знала. Дверь в Варину комнату была распахнута и оттуда слышно было ворчание:
— Опять эта юродивая сбежала! Ох и надоело мне ее искать!
Марика нахмурилась решительно, шагнула вперед.
Катерина была очень красива и очень похожа на брата. Такая же кудрявая, тонколикая, с яркими губами и большими глазами. Но лицо было совсем другим — надменным и недобрым.
— Ах вот ты где! — зашипела она как змея. — Уж я тебя… Уж я тебе!
— Дашь теплую одежду, чулочки и сапожки, — холодно одернула ее ведьма. — И еще гребень и ленту. Да побыстрее. Варя, давай, умывайся, будем одеваться.
— Ты тут еще покомандуй, старая…
— Прокляну.
Катерина побелела разом, опустила глаза и бросилась к сундуку. Ведьма ее решительно оттолкнула и сама достала все, что было нужно: и рубашечку батистовую, и чулочки, и нижнее платье, и верхнее, отороченное мехом и расшитое речным жемчугом.
Сама обрядила Вареньку, словно куколку, нашла и гребень, и ленту алую, шелковую. Девочка безропотно позволила заплести себе две косички, полюбовалась на себя в крошечное серебряное зеркальце, высунула язык, скорчила рожицу и потребовала любимые бусы.
— Я кушать хочу. Марика, кушать пойдем?
— Ты беги, золотце, а я княжича проведаю для начала.
Девочка упорхнула, а Катерина вдруг вздохнула и сказала:
— Ты думаешь, Варька прямо тут недолюбленная и заброшенная, да? Как бы не так. Я ее каждое утро наряжаю, косы ей плету, а она как дикий зверек — платье еще до обеда где-нибудь скинет, ленты потеряет, вся в грязи изваляется. Не ребенок, а наказание за все мои проступки. Поэтому-то матерь ее нам и подсунула, сама не справлялась.
Марика пожала плечами, нисколько Катерининым словам не веря. Выдумывает она все, чтобы свои промахи оправдать.
Ольг спал на животе, раскинувшись на постели и сбросив на пол все одеяла. Голый спал совершенно. Марика не могла не замереть, могучим мужским телом любуясь. В тесноте и сумраке своей избушки, да еще и переживая за его жизнь, толком его и не увидеть было, зато теперь… о-о-о! Как же он хорош! Широкие плечи, рельефная спина, крепкие ягодицы, мускулистые длинные ноги. Бедра пушатся золотистой шерстью, а спина такая гладкая, твердая даже на вид. Не видно почти безобразных багровых шрамов, лишь сбоку чуть виднелась еще припухлость.
Судя по ровному дыханию, заговор помог.
