12-2
Ермол был мужичком молчаливым, а может, просто ведьма ему не нравилась. Она пыталась задавать ему вопросы всякие, но он только мычал, пожимал плечами и отворачивался. Что ж, не хочет — и не надо. Иногда молчуны — надежнее таких балагуров, как Ольг или Никитка. Или нет? Эти двое хоть и трепали языком без умолку, а дела делали быстро и ловко.
Ну хоть вёл ее мужик куда надо, а не бросил одну в переулке и не скрылся в толпе, и то хлеб. Мог бы легко ускользнуть, Марика все ещё крутила головой, спотыкалась и врезалась в людей.
— Тут лучшие травы в Бергороде, — буркнул Ермол, подталкивая ведьму к чёрному провалу в каменной стене. — Я тебя тут подожду, там места мало.
Интересно, не на погибель ли привёл? Ну да была не была! Сложив пальцами обережный знак, Марика смело шагнула по искрошенным каменным ступеням в подклет и едва не задохнулась от острого запаха полыни да чернохлебки. Да, травы тут точно были.
На стене небольшой комнатушки, освещаемой лишь сальной свечой, пристроенной в нишу, висело множество мешков и мешочков. Длинный узкий стол застлан холстиной, медные чаши весов таинственно поблескивают в полутьме. За столом — горбатый седовласый человечек в остроконечном чёрном колпаке. Узкие глаза выдают его степное происхождение.
В травяной лавке Марика оказалась не первым посетителем: некто огромный как бер стоял в углу и явно нюхал какой-то мешочек.
— За травами али поглазеть? — грубо спросил человечек ведьму, и та начала перечислять:
— Мне нужны корни альшира, цвет розовой зарянки, толченые листья и стебли бездонника и корень ушанского хвостика.
— И лист осенника возьми, мать, — добавил кто-то басом за спиной, так, что Марика подпрыгнула от неожиданности. — Он успокаивает, сладость придаёт и кровь очищает.
— Не слышала о таком, — обернулась, скрывая волнение. Пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в лицо говорящего. Ух, огромный, наверное, и Ольга выше. Тот самый, в мехах и с севера. Или не тот, но из их народа. — Ты лекарь, господин?
— Ведун, травник, — кивнул головой огромный мужик. По-моревски он говорил хорошо и чисто, только довольно медленно и забавно растягивая слова. — А ты? Ведьма?
— Она самая. Покажи, что такое «осенник»?
Мужчина грозно взглянул на хозяина лавки, и тот со вздохом снял со стены один из мешочков и развязал. Марика немедленно сунула туда нос. Так это не трава, а лист дерева? И в самом деле, хороший. От него одного толку не будет, но ведьмино чутьё подсказывало: в зелье лечебное можно и нужно добавить.
— Я беру. И то, что называла.
Один за другим мешочки перекочёвывали со стены на стол, Марика нюхала. Кивала или морщилась, а «ушанский хвостик» и вовсе откинула в сторону, заявив:
— Спрел. Никакой силы в нем больше нет.
— Весь такой, — равнодушно ответил травник.
— У меня немного есть. Хорошего, я сам собирал, — снова вмешался незнакомец. — Мы только его «кошкина лапка» зовём. Коль не боишься, пойдём со мной.
— А чего мне в Бергороде бояться? — удивилась Марика, терпеливо ожидая, как торговец взвешивает и перекладывает травы в мешочки поменьше. — Кто старуху обидит?
— А ты разве старуха?
— А что, молодуха?
— Ведьма ты, а вы все — неправильные. Не поймёшь вас, морок напустите, а сами — другие.
Марика только плечами пожала и бросила небрежно торговцу:
— Ермол, что со двора князя Бурого, заплатит.
— Сначала деньга, потом трава.
Пришлось выходить из лавки, кликать тиуна, отправлять его платить, да сообщать, что у неё ещё дела есть. Дорогу обратно в Ольгов терем сама найдёт, тут все просто. Провожать не надо. И травы тоже при ней останутся, ей так спокойнее. Ермолу было все равно, он развернулся молча и поплёлся обратно, а Марика медленно пошла рядом с северянином, который представился Громом.
— А как ваши земли называются? И народ?
— Хьонны мы. Но вашим сложно так говорить, и нас тут зовут хоннами. Или северянами.
— Ты и правда с севера?
— Это как смотреть. У нас в Хьонненге почти как и тут: леса, реки, болота. Зимой снег, летом тепло, но лето короче и снега больше. И горы ещё, там вовсе снег не тает никогда.
Гор Марика никогда не видела, только на картинках, поэтому просто кивнула.
— Скажи, а вас тут много?
— Один кнорр. Это корабль такой. Мы на нем и живем, и ночуем. Покажу тебе. А ты расскажи, откуда сама?
Слово за слово, Марика поведала хьонну и об Ольге, и о Никитке, и о том, что травы ее кто-то испортил. Гром качал головой и советовал варить зелья самой, давать княжичу из своих рук, ни на минуту не отворачиваясь. Иначе подсыплет кто-то яду — так ведьму и казнят.
— Тут моры изобретательные, я уже многое видел. На площади в клетке голыми преступников держат, в землю закапывают. А ведьм что, сжигают?
— Не видела, — мрачно ответила Марика. — У нас в деревне ведьм руками трогать боялись. Вот камнями могли закидать. А ещё зимой чудная казнь для разбойников есть, ставят человека голого на улицу и водой поливают. Но это в самые морозы надо.
Гром был восхищён, и до самого порта они обсуждали виды казней. Сошлись на том, что рубить за воровство пальцы — это дело. Вора сразу видно будет . Или клеймо на лоб ставить, так тоже неплохо. А вот за прочие преступления мучить людей не след, считала Марика. И без того у них самое ценное — жизнь — отбирали. А хьонн уверял, что чем страшнее казнь, чем громче кричит преступник, тем меньше люди потом захотят повторить его путь.
Корабль хьоннов, или, как назвал его Гром, кнорр, показался марике меньшим, чем ладьи моров, которые покачивались рядом, и парус был здесь только один, а не три, как на ладьях. На палубу ее не позвали, да оно и понятно: кто чужачку в свой дом приведет, поэтому она осталась на причале и охотно разглядывала корабли, людей и орущих ширококрылых птиц. Гром вернулся быстро, вручил ведьме мешочек с великолепной просто травой (она понюхала и убедилась — лучше и сама бы не высушила), презрительно отказался от горстки медных монет и спросил, нужно ли Марику провожать. Нет, она и сама найдет терем Бурого. Уже примерно представляет, как идти.
