Глава 14. Княжеские милости
Ночь прошла скверно. Отоспавшаяся накануне Марика ворочалась на полу возле Варькиной кровати и никак не могла избавиться от своих мыслей. Зачем она здесь? Почему не ушла сразу, как только убедилась, что Ольг в порядке? Чего ждет? Зачем придумывает, что может в этом доме поменять хорошая хозяйка? Глупо.
Жалеть княжича не нужно. Теперь, когда Никитка умеет варить укрепляющее зелье, когда грудная лихоманка отступила, не стоило и задерживаться. Ну, дня два еще побыть, убедиться, что с Ольгом все в порядке, да и домой. Загостилась уже.
Но утром выяснилось, что уходить теперь Марике и некуда.
Примчавшийся из деревни Марко (накормленный, в новых сапогах и чистой рубахе) с дрожью в голосе поведал, что домишко ведьминский как есть сгорел. Весь, подчистую. Не иначе, как жители неблагодарные его сначала разграбили, потом подожгли.
Марика заплакала. Жаль было и дом, и курочек, а пуще всего запасы. Она же грибов насушила да насолила, а травки ее, а зелья да настойки? И что теперь делать, куда идти?
Ольг, с мрачным видом выслушавший доклад мальчишки, немного помолчал и молвил:
— Зимовать у меня будешь. Выгнать тебя будет поступком неблагодарным и злым. Ты мне дважды жизнь спасла. А по весне решать будем, чего да как.
— Не привыкшие мы в городе жить, — назло ему отвечала Марика, дерзко глядя в серые грозовые глаза. — В деревню вернусь, авось и приютит кто.
— Дура. Они твой дом сожгли. А тебя ждут не дождутся, думаешь? И зачем ты им нужна — без трав своих и зелий?
— Что-то еще собрать можно, — неуверенно пробормотала Марика, теребя рукав новенькой рубахи. — Ну, или в служки пойду. Готовить умею, с детьми нянчиться…
— Вот и славно. Будешь Варькиной нянькой, вы вроде поладили.
Даже возразить не посмела, умел княжич одним лишь только голосом выражать свою волю, тяжелую, как камень. Попробуй с ним поспорь! Марика, впрочем, его не боялась… но за слова его была благодарна. И в самом деле, зиму лучше прожить в теплом доме, рядом с печкой, где есть горшок с кашей, а не скитаться, выпрашивая подаяние.
А Ольг, наблюдая за беспокойной ведьмой, тайно перевёл дыхание. Он совсем не готов был ее отпустить. Пока не разберётся в ее тайне — пусть будет рядом. И не нужна она ему вовсе, но было в Марике что-то… неправильное, чужое, загадочное.
Ольг закрывал глаза и представлял совсем другую женщину, и от этого наваждения нужно было либо избавляться, либо… поддаться ему? Если она околдовала княжича — не выйдет ли так, что он высохнет вдали от ведьмы, как дерево без воды? Ведь болезнь, что его свалила с ног, только ведьма и смогла победить, а лекарь признался, что сил и знаний ему не хватило. Ольг его даже пороть не стал, хотя нужно было бы для острастки. Чтобы неповадно было впредь княжичей лечить браться. Да пожалел: старик и в самом деле куда лучше разбирался в ранениях и переломах, чем в лихорадках.
Эх, как же нужен был сейчас волхв, который, конечно, помог бы разобраться со странным наваждением. Но волхв ушёл к морю, Ольг, конечно, послал двух отроков его разыскивать, но пока он ещё прибудет! Поэтому самой разумной мыслью было оставить ведьму в своём доме, так безопаснее.
К тому же она подружилась с Варькой, и не нужно искать новую няньку.
Вообще Марика была очень тихой соседкой, Ольг, быстро крепнувший, почти ее не замечал. Она то сидела в детской, то в кухне, ему на глаза почти не попадалась. Никаких каверз, что можно ждать от ведьмы, не строила, никому не перечила, никого не проклинала, зелья поганые не варила, мышей не разводила. Бабка и бабка, как Марфа вон. Разве что иногда что-то готовила, пироги пару раз пекла вроде как для Варьки, а отроки на запах сбежались и после очень хвалили те пироги. Ольгу не досталось, конечно.
Словом, старуха прижилась в доме.
Единственный, кому Марика не нравилась, был дядька Ермол. Чем уж ведьма ему не угодила, Ольг так и не понял. Старый тиун сначала пытался всякую дрянь про Марику говорить, дескать, колдует она, нечисть призывает, девчонку малую как пить дать сгубит, но княжич настрого велел глупостей не болтать и ведьму трогать не сметь, и дядька замолчал. Зато лишнее начал болтать Никитка, в основном, тоже из-за Варьки.
Детей теперь в доме было трое. Варька, Оленка — долговязая тихая девочка лет восьми и Ждан, Ермолов внучек. Оленка была страх какая серьёзная, умела и шить, и прясть, и кукол из соломы делать, а Варька с появлением такой славной подруги перестала пакостничать вовсе и все больше играла в игрушки под присмотром Марики, как и полагалось девице ее возраста. А что ведьма позволяла Варьке в мужских портках и рубашке по дому бегать, так и пусть, кому от этого хуже? Никитке, пожалуй, не нравится то, что Катька без работы осталась, а между тем ее милый, как и ожидалось, не спешил брать девушку в жены. И Катерина все больше плакалась на кухне про тяжелую девичью долю.
Ольг не жалел ее, сама во всем виновата. Раньше думать надо было. Никитка за сестру просить не приходил, а у самого княжича Бурого и без того много дел накопилось.
Начать хотя б с того, что в остроге боярин Путилов томился, которого поначалу в разбое да убийстве обвиняли, а после возвращения живого и почти даже целого и невредимого Ольга так и не выпустили, конечно.
Пока княжич валялся немощный да больной, боярин в холодном подвале Белых Палат сидел. Хорошо, если его там хотя бы кормили.
