Глава 3
— Кадмий в таком количестве вряд ли может содержаться в воде. Даже с учетом того, что он попал туда в виде загрязняющего элемента из-за халатности какого-нибудь завода. Это просто невероятные цифры.
Я замер на несколько секунд, а затем повернулся в сторону говорившего.
— Вы полагаете иначе? — Девочка лет десяти деловито поправила очки, слезшие на переносицу.
Сегодняшний день был сложным.
Как и все предыдущие до этого.
Дурные сотрудники могли знатно подпортить жизнь, а то и вовсе превратить ее в сущий ад! Пока заводами управлял папа, он полностью расхолаживал своих сотрудников и уничтожил дисциплину на корню, а мне теперь приходилось за это отдуваться!
Папа любил повторять, что после того, как его не станет, важно, каким словом его вспомнят. Скажут ли «как хорошо, что этот гад помер, он никому жизни не давал» или же «какой хороший был мужик, золото, а не человек!»
Я был сторонником других идей.
Например, я ненавидел, когда сотрудники опаздывали или выполняли поручения, закатав рукава. А еще мне было плевать на отговорки, я ждал результатов. Я не терпел попыток на меня надавить и избавлялся от людей, которые считали, что могут мной манипулировать. А еще я ненавидел глупых людей, у которых вместо головы была одна солома.
Сам я был ботаником. Всю свою сознательную жизнь. Папа был работягой, любил поработать руками, все делал сам, а я являлся работником умственной сферы. Он долгое время боялся передавать мне семейное дело, приговаривая, что я руки боюсь запачкать в мазуте, но я был готов.
Я знал, что был готов. И я каждый день доказывал, что справляюсь.
Пока некто под именем Карась не проморгала сенсацию века!
Идиотка.
Нефтяной завод Царевых утилизирует вредоносные отходы в местных реках и отправляет нам жизнь.
Вот тебе, и главный рекламщик!
Сделала рекламу, так сделала. Теперь я, вон, который день разгребал за ней все это добро. Света белого не видел. Мой телефон разрывался, имейл полнился письмами с угрозами, а юристы и вовсе стоптали тропинку в мой кабинет. Главного, вот-вот, и хватит приступ со всеми этими исками, которыми нам грозились.
— Почему же? Я как раз тоже именно так и полагаю.
— Наймите опытную лабораторию, которая возьмет анализы почвы, грунта, воды и опровергнет недостоверные данные. При желании это можно сделать в течение нескольких дней. Если спешить.
— Вообще-то, мелкая, я именно это и сделал, — я хмыкнул и снял очки. Отложил их в сторону, захлопнул ноутбук, в котором был присланный мне отчет, и который вместе со мной прочитал и мой сосед.
Мест особо не было и примостился за более или менее свободным диванчиком. Разложил свои бургеры, колу и принялся читать, проклиная про себя Карась и старого друга отца, профессора, который навязал мне эту бестолковую в работники.
— А ты чья? — Я пооглядывался в поисках взрослого рядом с девочкой, но вскоре понял, что она сидела рядом со мной совершенно одна. — И где твои родители?
— Я здесь с мамой. Она пошла мне брать бургер и колу. Только с учетом статически данных, которые я собираю уже много лет, это займет не пару минут, как она уверяла, когда уходила, а десять-двенадцать. Она называет это невезучестью, а я застенчивостью. Она боится не понравится людям и произвести на них плохое впечатление, поэтому часто пропускает очередь вперед.
— Ого… — я хмыкнул и даже успел позабыть о своем отчете. Передо мной сидел необычный ребенок. — А тебе сколько лет?
— Девять.
— Жаль, — протянул я. — Взял бы тебя на работу. Есть у меня пара вакантных мест.
— Я хочу работать в НАСА. — Девочка перевернула книгу, которая лежала перед ней и указала мне на обложку.
— Физика, значит?
— Да.
— А у меня целые заводы. Нефть, все такое, — я улыбнулся.
— Хочу строить космические корабли, — важно заявила девочка.
— Я – Стас, — я протянул ребенку руку, и она тут же пожала мою ладонь.
— Я – Эмма.
— Очень приятно, Эмма. Будет четырнадцать, приходи ко мне, возьму на работу. Ну, это так, если, конечно, с НАСА вдруг не заладится, — я улыбнулся. — Люблю технарей. Мы – лучшие.
— Дай пять, — заключила Эмма. — Вот бы все вокруг были такими.
— Кто достал? — Я сразу понял, что рядом с ребенком взрослый, который обязательно будет утверждать, что он – гуманитарий. Бездарь и бестолочь, а не гуманитарий. Никогда не признавал их.
— Мама, — она опустила голову. — Она верит в духов всяких, потусторонние силы. Составляет гороскопы, читает книжки по астрологии. Расстраивается, если просыпает соль и обходит целую улицу, если дорогу вдруг перебежала черная кошка. А иногда, когда дают премию, даже к гадалке ходит.
— Тяжело тебе, наверное, живется, — вздохнув, заключил я. У меня у самого была такая же мать. Благо, хоть отец оказался более приземленным. — И дурак тот, кто ей премии дает.
— Эмма, остался только веганский, тебе придется смириться. — Вы?!
— Карась.
Я поднялся со своего места, не понимая, какого черта происходит. К диванчику, возле которого я присел, подлетела запыхавшаяся подчиненная, от которой я едва-едва отделался. По крайней мере, я так думал.
Господи, как я вообще умудрился взять ее на работу? Она была ходячей нелепостью! Даже сейчас выглядела, как какой-то подросток-переросток в этом своем рваном комбинезоне, куртке-косухе и с двумя хвостиками на голове. Когда она вообще собиралась повзрослеть? Что это вообще за люди такие были, которые в тридцать вели себя, будто им все еще пятнадцать?
— Что Вы тут делаете? — она нахмурилась, оглядывая меня злым взглядом.
— Мама, я просила с мясом, — подала голос Эмма, но мать ее, разумеется, не услышала, занятая попытками испепелить меня взглядом.
— Возьми мой, мелкая, я все равно уже наелся, — я указал на один из нетронутых бургеров. Взял три, про запас, но один все равно оказался лишним.
— Спасибо! Мама, это что, тот самый начальник, которого ты уже столько дней проклинаешь?
