13
Я не рассказала об этом подарке ни Максиму Петровичу, ни Антону. Впрочем, Антону я вообще про Бриара не рассказала. А то ещё скажет, что я и ему симпатизирую… Тогда я его точно удушу при ближайшей встрече.
Громов оказался прав – уже во вторник я поняла, что начала думать по-английски. Это меня удручало. Хотелось домой. Тем более что Аня прислала мне смс со словами: «Кажется, когда ты вернёшься, Алиса тебя разорвёт».
Хотя на выставке, когда я рассматривала книги и обсуждала их с Максимом Петровичем, мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Я была почти счастлива… если это, конечно, можно назвать счастьем.
В любом случае, рядом с Громовым мне было спокойно. И уж он-то точно никогда не станет делать мне никаких неприличных предложений. В этом я была уверена на все сто процентов, как и в том, что никогда не признаюсь ему: он значит для меня немного больше, чем просто начальник.
К вечеру вторника мы так умотались, что я почти не стояла на ногах. Мы полностью посмотрели два павильона из четырёх, и мне казалось, что подошвы моих туфель горят.
– Я хочу сесть, – простонала я, когда мы вышли с выставки. – И есть…
– Сейчас возьмём такси и что-нибудь придумаем.
Таксистов здесь было много. Мы попросили отвезти нас в центр города и доковыляли до ближайшего ресторана. Место было шикарное – в зале полумрак, свечи, нежная музыка из колонок… Мы сели за дальний столик и попросили меню. И пока не принесли еду, не разговаривали – каждый унёсся в свои мысли… А ещё, возможно, мы просто слишком устали, чтобы разговаривать.
Только после того как нам принесли салаты и вино, Максим Петрович нарушил молчание:
– Наташа, я всё забываю вас спросить… Наша Света замуж собирается?
– Что? – я удивилась. – Нет вроде… А почему вы спрашиваете?
– Видел, как она рассматривала неделю назад журнал со свадебными платьями, – кажется, Громов немного смутился. – Подумал, вдруг собирается, сам спросить постеснялся. А то надо было бы нам с вами ей подарок какой-нибудь приготовить.
– И в голову не берите, Максим Петрович, – я хмыкнула. – Света и «замуж» – это, по-моему, вещи несовместимые… Просто ей тогда один хахаль предложение сделал, она мне рассказывала, ну вот Света и задумалась на эту тему. В итоге она ему отказала, но это и понятно, Светочка всё-таки девочка неглупая. Этого парня она не любит, зачем же за него замуж выходить?
Да, слышал бы Максим Петрович её тогдашние умозаключения… Как она смотрелась в зеркало, рассуждала о том, что ей «двадцать четыре года, уже старая», «он красивый и богатый», «может, выйти замуж чисто в качестве эксперимента…» Но в итоге Светочка, слава небесам, решила, что не хочет выходить замуж без любви.
– Наташа, – взгляд Громова был серьёзным, – а вы вообще верите в любовь?
Ого, какую тему он завёл. Но на этот вопрос я нашла ответ ещё в раннем детстве. И он, по-моему, удивил Максима Петровича.
– Я не могу не верить.
Молчание. Я поймала на себе озадаченный взгляд Громова и улыбнулась.
– Я немного не понял…
– Максим Петрович… Я не могу не верить, потому что я видела любовь, я с ней выросла. Мои родители… искренне любили друг друга всю жизнь. Их путь друг к другу был долог и тернист, но в итоге они получили то, чего заслуживали – взаимную нежность, доверие, уважение. Я с рождения, каждый день, видела доказательства того, что любовь есть на свете, – я вздохнула. – Поэтому я не могу в неё не верить.
Некоторое время Громов молчал, задумчиво жуя салат. А я… погрузилась в воспоминания.
Мне семь лет. У мамы проблемы на работе, и она лежит, грустная, на диване в комнате. Папа садится с ней рядом, и молча, очень нежно, гладит её волосы и плечи.
«Лизхен, милая, – он всегда звал маму Лизхен, и в этом было что-то, восхищавшее меня. Это прозвище всегда казалось мне похожим на сахар… – Всё образуется…»
Четыре года спустя. Мама отравилась на корпоративной вечеринке, её тошнило до трёх ночи, а потом всё-таки вырвало. Я помню выражение лица папы, когда он помогал ей придерживать тазик. Ему не было противно, а в глазах было сочувствие…
Мне четырнадцать. Я случайно вошла в комнату и застала родителей за нежным поцелуем. Руки мамы лежали у папы на талии, а он держал её лицо в ладонях… И мне на один краткий миг показалось, что они всего на пару лет старше меня самой…
– Наташа? – голос Громова вторгся в мои воспоминания. Я посмотрела на него, пытаясь вытеснить образы мамы с папой.
– Ваши родители… они живы?
Горько усмехнувшись, я покачала головой.
– Нет, Максим Петрович, – мой голос был хриплым. – Они умерли три года назад. Погибли в автокатастрофе.
Громов отложил вилку и нож и потянулся к моей руке. Его рукопожатие было крепким, но нежным.
– Мне жаль, – тихо сказал он, сочувственно глядя на меня. – Теперь я понимаю, почему вы такая.
– Какая? – спросила я тихо, боясь пошевелиться. Только бы руку не отпустил…
– Спящая красавица, – Громов улыбнулся. – Вы… слишком взрослая для своего возраста. Слишком спокойная… самостоятельная. И очень, очень грустная.
