14
Это был жуткий день. Я не разгребла даже половины дел к концу дня и поэтому задержалась на работе допоздна. Светочка убежала ровно в шесть на очередное свидание, Громов простился со мной полседьмого, а я всё сидела за компьютером…
Мне не хотелось домой. Почему-то не хотелось читать очередное послание Антона, не хотелось сверлить глазами потолок, лежа на диване… Мне хотелось просто моргнуть – и переместиться в следующий день, оказавшись сразу на рабочем месте. Только здесь я чувствовала себя важной и нужной, только здесь моё существование, в котором я искренне сомневалась после смерти родителей, приобретало некоторый смысл… И я разгребала дела с остервенением, с отчаянной безнадёжностью.
После гибели родителей я боялась одиночества. А оно неизменно приходило… каждый день, даже не стучась, приходило и захватывало всё моё существо. И я принимала это чувство и отдавалась ему полностью, зная, что заслужила это наказание.
Глупы те люди, что мечтают об одиночестве и называют его свободой. Одиночество – это наказание для тех, кто не ценит любовь.
И сколько бы я ни притворялась теперь любящей дочерью, я никогда не ценила свет любви, исходящий от моих родителей.
Размышляя о них, я встала и подошла к шкафу с документами, открыла створки и принялась искать нужную папку… Я и не заметила, как открылась дверь и вошёл человек, которого я меньше всего хотела сейчас видеть.
– Не ожидал, что вы всё ещё здесь, Наталья Владимировна, – я вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. – Ведь уже почти полдевятого.
Я обернулась к говорившему. Это был Молотов. Он стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел на меня со странной насмешливой улыбкой.
– Я тоже не ожидала, что здесь есть ещё кто-то, кроме меня и охранников, – я постаралась вежливо улыбнуться и вернулась на своё рабочее место.
– Почему же? – Молотов продолжал стоять на месте и смотреть на меня.
– У нас не оплачиваются сверхурочные.
– Что же вы тогда здесь делаете? – несколько шагов вперёд, и Молотов вновь остановился.
– Работаю, – и я перевела взгляд на документы, этим давая понять, что он мне мешает. Но Алексей Михайлович то ли не понимал намёков, то ли ему было откровенно плевать на то, что я не желаю его ни видеть, ни слышать.
– За сегодняшний день, – он заговорил так громко, что я была вынуждена поднять глаза, – я столько всего интересного о вас узнал, Наталья Владимировна.
– Прошу вас, Алексей Михайлович, покиньте мой кабинет, – я вздохнула. – Я ещё раз повторяю – я работаю. Мне не до разговоров сейчас. И мне совершенно не интересно, что вам обо мне наговорили.
Когда Молотов опять заговорил, я почему-то подумала, что этот мужчина – полная противоположность Максиму Петровичу. И если Громов вызывал моё восхищение, то этот… раздражал.
– Наталья Владимировна, я понимаю ваше желание выставить меня отсюда, но это не в моих интересах, – он усмехнулся.
– Ну и что тогда в ваших интересах? – я уже не скрывала своё раздражение.
– Чтобы мы ушли отсюда вместе и направились в ресторан.
Несколько секунд я молчала, смотря на Молотова. Как он меня бесил этой своей самодовольной ухмылкой, скрещенными на груди руками, насмешливым взглядом… Вздохнув, я постаралась успокоиться и тихо, но твёрдо ответила:
– Катитесь колбаской!
Он, кажется, удивился. Я продолжила:
– Да, прямо сейчас! Разворачивайтесь к двери и катитесь отсюда колбаской! Считаю до трёх, и если вы этого не сделайте, я брошу в вас её, – я взяла со стола тяжёлую статуэтку, которую Ломову подарили четыре года назад, а он её сплавил нам со Светочкой за ненадобностью. Вот и пригодилась!
И тут Молотов меня удивил. Он поднял руки и, рассмеявшись, сказал:
– Стойте, Наталья Владимировна! Пощадите меня! Позвольте объяснить…
– У вас тридцать секунд! – я старательно целилась ему в голову.
– Я хотел извиниться за то, что случилось утром! Мне очень жаль! И… вы мне правда нравитесь! Ну что я такого сделал-то? Вы тут сидите, во всём издательстве никого не осталось, кроме нас… Я тоже весь день дела разгребал, полчаса назад решил домой пойти, и когда уже проходил пост охранников, один из них сказал: «Опять наша снежная королева допоздна сидит». А я уже знаю, что вас тут так называют! Вот я и решил… Ну простите, а?
Всё это Молотов не просто сказал, он это выстрелил пулемётной очередью, я еле поспевала за ходом его мыслей. Но статуэтку всё же решила опустить.
– Хорошо, прощаю. Только выйдите из моего кабинета и закройте дверь… снаружи. По-хорошему прошу.
Молотов выглядел расстроенным.
– В ресторан сегодня не пойдём?
– Нет.
– А завтра?
Я вздохнула.
– Хорошо, если я обещаю, что пойду с вами в ресторан на этой неделе, вы покинете мой кабинет?!
На лице Молотова появилась счастливая торжествующая улыбка, которая меня немного взбесила. Но я не успела ничего сказать – он кивнул и, сказав: «До свидания!», поспешил скрыться за дверью.
