– Типа того.
– Больше ста килограмм или меньше?
– Пятьдесят два.
– Кошмар, какая жируха, – насмешливо бросает Богдан, закидывая в рот оливку.
– Ими, кстати, часто давятся. А я не умею проводить прием Геймлиха на практике. Исключительно в теории.
– Намек понят. Научим. Через минуты три мясо будет готово. Вот только я не вижу на столе вина.
– Я его вылила. Алкоголь вреден для здоровья. А сок я сейчас принесу. Кстати, а в доме есть мед?
– Тебе недостаточно торта?
– Достаточно. Но к камамберу хотелось бы мед.
– На нижней полке холодильника справа есть банка с одуванчиковым вареньем. Оно прекрасно заменит мед.
– Одуванчиковое?
– Оно самое. И вино принеси.
– Я сказала, я его вылила. А если у тебя что-то с ушами, то могу их промыть от серной пробки. Так сказать ты–мне, я–тебе.
– Без обид, Анечка, но я пока не могу доверить тебе свои уши.
– Не очень-то и хотелось, – чуть ли не фыркая произношу я, направляясь в дом.
Обыскав холодильник, я-таки нашла варенье, но отнюдь не на нижней полке. Забавно, но по виду оно смахивает на мед. Недолго думая, открыла крышку и решила попробовать эту сомнительную на первый взгляд сладость. Слегка переборщила, облив не только пальцы, но и немного ладонь. Лизнула стекающую по ладони дорожку и поняла, что это вкусно. Не мед, но однозначно не хуже. Одуванчики, блин.
– Ну как? – я не сразу соображаю о чем меня спросил Лукьянов, просто потому что в следующее мгновение он подносит мою ладонь к своим губам и нарочито медленно слизывает варенье с моих пальцев. – Сладко, – чуть хрипло произносит он, облизывая свои губы. Блинский блин! Чертов искуситель. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Мозг, дорогой, я попрошу тебя остаться на своем месте. Не вытекай, пожалуйста, из черепушки.
– Давай снова поиграем на желание, – шепчет мне на ухо. – Если вот прям сейчас ты не захочешь со мной целоваться, то так уж и быть я отвезу тебя вечером домой.
– Не захочу, – со всей уверенностью в голосе произношу я, открыв глаза. При этом пытаюсь вернуть свою руку на место.
– Так это проверяется не словесно, – произносит Богдан, отпустив мою руку. А затем заправляет мне волосы за ухо.
– Мясо, – уже не так резво произношу я, отводя взгляд в сторону.
– Что мясо?
– Сгорит, – тихо произношу я, сжав липкую ладонь в кулак.
– А я люблю с аппетитной корочкой, – шепчет мне в уголок рта, а затем дразняще медленно проводит губами по моим. Зарывается рукой в мои волосы и чуть оттягивает их назад. Ну блин, как так? Не отвечай, просто не отвечай. Пытаюсь представить перед собой поляну из жуков и других мерзких тварей, однако не помогает, особенно, когда ощущаю губы Лукьянова на своей шее. Ммм… приятненько. Гадство какое, что-то не выходит из меня неприступной девственницы. «Потому что перезрелая» – шепчет одна половина меня. «Потому что с Лукьяновым приятно» – шепчет другая. Ай, да ну на фиг, кого я обманываю? Это всего лишь поцелуй! Хочу и буду целоваться. А домой я и так уеду. Словно почувствовав мой настрой, Лукьянов оставил мою шею и снова прильнул к моим губам. Я же, недолго думая, разжала липкую ладонь и обхватила обеими руками его лицо. Усмехнулась в ответ на его усмешку и толкнулась языком ему навстречу. Вкусно. То ли от сладкого варенья, то ли от того, что… да просто вкусно. Не хочу ни о чем думать. Бешеные поцелуи, липкие руки и сердце, устроившее «аритмичный танец». Ну классно же!
Наверное, я бы и дальше балдюшничала, наслаждаясь этим моментом, но вдруг проснувшаяся разумная часть меня решила притормозить. И вовсе не от того, что рука Лукьянова, как и в прошлый раз оказалась на моей ноге. Просто продолжения сегодня и завтра точно не будет. Так зачем распалять мужика? Ну не совсем же я дура, в конце-то концов?!
– Богдан, – бормочу ему в губы, пытаясь отстраниться. – Все, все. Хватит. И вообще, там уже реально мясо сгорело, – с силой отцепляю от себя его руки.
– Дебил, – усмехаясь, произносит он, проводя пальцами по щеке, которую я измазала липкими руками.
– Мясо, – повторяю я, неловко отводя в сторону взгляд.
– Кто о чем, а Аня о жратве, – вновь усмехается. – Сок не забудь, – уже у порога произносит он.
***
Не сказать, что между нами было какое-то напряжение во время трапезы, Лукьянов вел себя как обычно, ничуть не стесняясь есть руками мясо, да и вообще говорить на непринужденные темы, а вот я чуть стушевалась, когда окончательно поняла, что максимум в десять мне надо отсюда однозначно уехать. Признаваться в своей слабости, равно как и сдаваться на милость Лукьянову столь быстро, чтобы выглядеть в его глазах легкодоступной – не хочу.
– Завтра утром пойдем ловить рыбу, – увы, не пойдем.
– Ты что, рыбак? – идиотский вопрос, но промолчать еще хуже.
– Нет. Но в детстве часто ловили рыбу сначала с дедом, потом с отцом. Сейчас с этим проще, есть деньги – есть классная удочка. Особых навыков и не надо. А потом уху сварганим. Наваристую такую. Не любишь? – спустя несколько секунд интересуется Лукьянов.
– Люблю. Мне надо маме позвонить, я отойду.
И хочется здесь остаться, в том числе и рыбу половить впервые в жизни, но понимаю, чем это закончится. Не хочу я так быстро. Неправильно это. Отхожу чуть дальше дома и набираю маму.
– Мам, привет. Я сегодня поздно приду. Тут Лиля оказывается приехала. Я вот через час уйду из больницы, а потом мы… с ней встретимся. В общем, я в часов одиннадцать или двенадцать вернусь. Хорошо? – отвечать мне мама не спешит. И это, откровенно говоря, странно.
– Ладно. У тебя все нормально?
– Да, все хорошо.
От чего-то стало не по себе. Даже не за вранье, а от маминой задумчивости.
– Сегодня в двенадцать? – резко поворачиваюсь на хорошо знакомый голос.
– Это наглость – подслушивать чужие разговоры.
