31-2
Боярина Вольского они дождались, тот прибыл очень поспешно, верхом, с женой молодой. Красивая у него была жена, молодая. Степнячка с круглым личиком и раскосыми черными глазами. Только вот сам Вольский оказался старше жены раза в три, но, в общем-то, это дело Марику никак не касалось*. Лисяна ей понравилась, Ольг был рад старому другу, на улице спешно устанавливали деревянные столы, а саму Марику обряжали в четыре руки в алое как кровь свадебное платье из заморского бархата.
Ох и хороша была невеста! Широкое платье, жемчужные бусы в три ряда, волосы распущенные по плечам, лишь кружевным платком прикрытые. На плечи накинула белую шубку, чтобы не замерзнуть, руки спрятала в меховую муфточку. Рядом с ней Варвара Ольговна, тоже в алом платьице, шубке и жемчугах. И с двух сторон — подружки невесты: невысокая и крепкая Сельва и рослая, могучая, но очень симпатичная Гунилла. Надо же, как вышло — обе чужеземки, степнячка и хьоннка. Лучше и придумать нельзя, пусть Ольг, князь Бергородский, союз торговый и военный держит с иноземцами.
На площади, на помосте деревянном, застеленном тканью, спешно установили столб ритуальный, гладкий и блестящим, словно отполированным множеством ладоней.. На столбе были грубо, на котором друг над другом были вырезаны звери: бер, рыс, волк, росомаха, лисица. конечно, Венчал сей столб олень с рогами и весьма приличными клыками. Марика про таких только слышала, но никогда не встречала. В ее лесу олени были куда безобиднее.
У столба стоял ненавистный ей волхв Зимогор. Ей вдруг захотелось развернуться и убежать прочь, но Ольг успел поймать ее за локоть и шепнуть:
— Не бойся, я рядом.
И Марика разом успокоилась. Рука об руку молодые подошли к Зимогору. Сегодня, кстати, в свежей рубахе, меховых сапогах и накинутой на плечи волчьей шкуре.
— Поклонитесь беру, отцу вашему! — громовым голосом повелел волхв.
А как не поклониться, коли он — самый первый из зверей, всех остальных на своих плечах держащий?
Ее узкая ручка на оскаленной морде зверя. Его горячая и надежная ладонь, накрывшая тонкие озябшие пальцы. шелковая алая лента, связывающая их запястья воедино.
— Обручаю вас силою солнца, неба, земли, воды и крови. Свидетелем сему весь Бергород и Лисгород в лице бояр Вольских. Да благословит ваш союз бер! Его тропами вы оба ходили и дальше ходить будете, зная, что брат старший вас от недругов защитит и никогда не обидит.
Лента эта, видно, была колдовская, а может, и вовсе не было ее, лишь морок. Потому что шелковые ленты не вспыхивают искрами огня и не обжигают запястья, впитываясь в них огненным узором. Марика успела разглядеть диковинный узор на коже — одинаковый и у нее, и у Ольга, в виде цепочки беровых следов. Он мелькнул очень быстро и тут же пропал. А может, ей и вовсе почудилось. Снова морок?
Да разве это важно? Они теперь обручены. Навеки будут вместе.
– От того и называется обручение, что руки ваши теперь связаны, – пояснил волхв народу. – А теперь — пировать! Славный пир да на свадьбе — что может быть лучше?
Словно только этих слов отроки и ждали. Выкатили на помост бочки с хмельным вином да с пивом, вынесли огромные подносы с пирогами. Загудели костры под котлами степняков. Закричали, затопали бергородцы, полетели в небо шапки, а под ноги князю с княгинею — зерно да мелкие монеты, чтобы брак был богатым на потомство. Никто нынче не уйдет с площади голодным и трезвым! Но Оль и Марика этого не замечали. Стояли, держа друг друга в объятиях и улыбались, как блаженные. А потом князь поцеловал свою жену так крепко, что народ снова радостно завыл. Оставалось только косу ей заплести и надеть кокошник — головной убор замужней женщины.
— Не побрезгуйте, князь с княгинею, угощением, — раздался голосок рядом. — По обычаю предков вкусите первый в вашей новой жизни хлеб да соль!
Они обернулись. Перед ними стояла Катерина, радостная, сияющая, с цветными лентами в непокрытых волосах. В руках у нее было вышитый рушник, на котором лежал румяный каравай.
Ольг кивнул, отломил щедрый ломоть и поднес к устам жены. Так было принято: первый кусок княгиня должна была принять из рук мужа. Марика открыла было рот, чтобы попробовать, но серым соколом вдруг на них налетел Зимогор, выбивая из рук Ольга хлеб.
— Держи ее, — закричал растерявшимся отрокам. — Ах, злодейка, что удумала! Отравить княгиню!
Разумеется, Катерина уже затерялась в толпе. Но это от отроков можно уйти, а от юркой степнячки да северной воительницы — пусть попробует. Визжащую и вырывающуюся девицу мигом приволокли к волхву и молодоженам.
— А ну, тварь, сама сперва отведай, — сунул под нос Зимогор Катерине кусок каравая.
— Сам это жри, — зарычала красная и уже некрасивая девушка и плюнула ему в ноги.
— Говори, кто тебя подкупил? — махнул рукой Ольг.
— Никто, — затихла вдруг Катерина, поняв, что сбежать не выйдет. — Сама. Все сама.
— Зачем? Что я тебе плохого сделал?
— Не ты. Она, — Катя кивнула на бледную и все понимающую Марику. — В дом вползла, как змея, князя окрутила, в жемчуга оделась. Почему ей все, а мне ничего?
— Где яд взяла? — спросила Марика. — У колдуньи?
— А где ж еще? Меня давно уж Ермол надоумил, что у колдуньи любое зелье достать можно. Да ты не думай, князь, яд тут особенный. Тебе от него ничего не было бы. Он только для этой… змеи. Дорого мне обошлось, но тем и лучше.
— И она знала, для чего тебе? — тихо спросила Марика. — И чем ты платила, уж не дитем ли своим?
— А если и им, тебе что с того? Мне дети не нужны, а яд был нужен.
— Колдунью найти и казнить, — буднично повелел Ольг. — А Катерину…
— Отдай ее мне, — попросил Зимогор. — Мне ученица не помешает. А сила у нее есть, иначе бы не вышло хлеб испечь.
Марика, представив изнеженную белоручку Катерину в убогой хижине волхва, содрогнулась. Для Катьки наказание хуже смерти. И ведь не сбежит от него, Зимогор умел привязать человека невидимыми путами к какому-то предмету или человеку.
