В воздухе аж до головокружения пахло цветами. За каждым поворотом мерно, будто успокаивая, журчала вода. Крохотные мраморные фонтанчики скромно прятались среди деревьев, в тени мощных крон стояли изящные скамейки — все словно предлагало отдохнуть и расслабиться, отдаться природе и выключить мозги. Здесь не было ни кричаще ярких палаток, ни бойкой торговли, как на празднике-конкуренте — только сплошная зелень, среди которой время от времени попадались одинаковые, не режущие глаз небесно-голубые прилавки с мороженым, коктейлями, соками и печеньем. Однако, в отличие от “Порнофеста”, здесь ни за что не требовалось платить, всюду угощали бесплатно — и правда будто попал в рай.
Усиливая это ощущение, со всех сторон парил персонал — девушки в длинных туниках с белоснежными крылышками за спиной. Для полноты картины не хватало только светящихся бутафорских нимбов над их головам. Ангельски улыбаясь и что-то беззаботно щебеча, они подхватывали под руки постелей и активно утягивали за собой — к спрятанным среди зелени полянам, где на земле в несколько рядов стояли пластиковые стулья, как скамейки для проповедей. Оказывается, тут тоже проводили семинары, о которых, правда, не предупреждали в рекламных листовках. Если бы предупреждали, никто бы не пошел.
— Умеренность — залог благополучия…
— Послушание — дорога к счастью…
Со всех сторон, утомив гостей цветами и накормив бесплатными сладостями, мощно пылесосили мозги. Видимо, набирали новую паству из самых восприимчивых.
— Рай на земле возможен, если только…
Ответ я знал и так: слушать вас и вам подчиняться. Отмахнувшись от парочки особенно назойливых ангелочков, я потащил Даню дальше. Совсем скоро мы добрались до единственной на весь опен-эйр огромной сцены. Над ней висел не менее огромный экран, куда транслировалась все происходящее, чтобы было видно с любого конца этого райского сада. Толпа вокруг была пока что не слишком густой, поскольку главные звезды и открытие праздника еще впереди. Сейчас же посетителей разогревала менее известная группа — тоже ангельские ребята со своей порцией благословения, которых я мельком видел на том аукционе.
— В общем, держи, — я протянул Дане флешку. — Рассчитываю на тебя.
Кивнув, он потянулся за ней и чуть не выронил банку.
— Я посторожу, — я торопливо забрал огурцы у него из рук.
Даня поспешил в сторону служебной палатки, где сидели работники сцены. Я даже не сомневался, что он справится, потому что у него была отличная мотивация, а у меня — отличный план. Мимо, делая вид, что восторгается гирляндами, прошла Наташа, одна из фамильяров Лилит, и заговорщически подмигнула мне. Следом прошагали пара чертовок, которые здесь сняли рожки и сменили наряды на более приличные — явно для конспирации. Так что если Даня не справится в одиночку, то девчонки по моей просьбе ему помогут. В конце концов, они атаковали наш отель — мы вполне могли атаковать одну служебную палатку.
Перебивая музыку, за спиной прогрохотали каблуки. Я повернул голову, и глаза на миг резануло льющейся по плечам расплавленной медью — ее длинные пряди всегда казались такими при свете. Хмурясь, ко мне быстрым шагом подошла Джи, нашедшая меня даже раньше, чем я успел о ней подумать — будто у нее где-то стоял маячок на меня. В строгой офисной юбке и деловом жакете, она выглядела почти как на комиконе, где я впервые ее увидел. Шея аж заныла от воспоминаний, посылая мозгу тревожные сигналы. Я тряхнул головой, отбрасывая эти мысли — сейчас они мне точно не помогут.
— Это что? — бестия мрачно кивнула на банку в моих руках.
— Огурец будешь? — галантно предложил я.
С учетом вчерашней попойки ей будет даже полезно.
— Что ты здесь делаешь? — поморщилась она то ли от предложения, то ли от запаха рассола.
— Пришел к тебе, — ответил я, украдкой скользнув глазами по вип-пропуску на ее груди.
Хмурясь еще сильнее, она огляделась по сторонам, словно не хотела, чтобы нас хоть кто-то услышал.
— То, что было вчера, больше не должно повториться. Ясно?
— Ты о чем? — я сделал вид, что не понимаю. — О совместном ужине, разговоре, битье посуды или поцелуе?
Мимо, беззаботно потряхивая крылышками, прошли несколько ангелочков. Джи резко развернулась, будто опасаясь стоять рядом со мной на виду у всех.
— Пойдем, — сухо бросила она, — надо поговорить.
Оставив банку с огурцами в тени розового куста, где она вряд ли кому-то понадобится, я направился следом за своей бестией, громко стучащей каблуками и периодически косящейся в мою сторону, проверяя, иду ли я. Вместе мы обогнули сцену и подошли к небольшому служебному зданию, неприметно стоящему среди зелени. Толкнув дверь, Джи шагнула внутрь, и я переступил порог следом за ней.
Внутри царили толкотня и суета. Вдоль вереницы дверей носились с кисточками гримеры, вешалки с рядами одежды шумно перемещались по коридору — здесь лихорадочно готовились к торжественному открытию. Среди бегающих туда-сюда девчонок мелькнула пара знакомых лиц — тех, кому промыли мозги в том райском лагере. Да и остальные наверняка были фамильярами, а может, и ангелами рангом поменьше, раз их отправили прислуживать. Грохоча каблуками, Джи решительно двинулась сквозь толпу, которая тут же, как волны, откатилась к стенам, уступая ей путь. От нее здесь все шарахались — испуганно и вместе с тем как-то брезгливо. Так к ней и относились в раю: презирали и боялись и оттого, что она им нужна, презирали еще больше.
В самом конце коридора она толкнула еще одну дверь, и нас мгновенно обдало подземным холодом. Тусклая лампочка раскачивалась под потолком, окрашивая пространство болезненной желтизной. Да уж, местечко для разговора было не самым уютным. Однако, следуя за своей провожатой, я спустился в плен серых подвальных стен. За спиной со скрипом захлопнулась дверь, отсекая нас от чужой суеты, и Джи наконец повернулась ко мне.
— То, что было вчера, — отчеканила она, — больше не должно повториться!
— Почему? — спокойно спросил я. — Тебе не понравилось?
— Потому что так нельзя! — сцепив руки на груди, она с досадой прислонилась к стене.
Опять это нельзя — бесит уже! Медные пряди распластались по серому бетону. Ворот жакета разъехался в стороны, все больше открывая тонкую белоснежную блузку, под которой, похоже, опять не было белья. Где-то там, за дверью, была толпа, и суетливый топот ног, и голоса, и музыка, доносившаяся обрывками со сцены — а тут, среди потрескавшихся стен, тишина и только мы вдвоем. Опять все как тогда, когда мы с ней только познакомились — за одним маленьким исключением: я чувствовал себя другим.
Засунув руку в карман, я вытащил серебряное кольцо с круглым черным камнем, который в тусклом свете лампочки казался компактной бездной, и быстро нацепил его на палец.
— Узнаешь? — я показал его Джи. — Знаешь, как это действует?
Руки, сцепленные на ее груди, ошеломленно упали. На несколько мгновений она впала в ступор, рассматривая одну из игрушек Сэла — чудную вещицу, силе которой не может противиться никто.
— Но это же нечестно! — наконец выдохнула она.
Анимешный чертик на моей груди ехидно скалился. Нажав на иголку, я сорвал значок и отбросил в сторону.
— Так честнее?
Железный круглешок со звоном приземлился на холодный бетон.
— А держать тебя честно? — я шагнул к ней. — А использовать тебя честно? Они же заставляют тебя быть зверем! Заставляют подчищать всю грязь за ними! Ты же для них никто — просто оружие! Они тебя не заслуживают!..
Джи, словно в трансе, медленно подняла глаза с упавшего в пыль значка на меня.
— А я могу, — с жаром продолжил я, — дать тебе то, что никогда не дадут они! Хватит позволять им себя обманывать: с твоей Жанной это было реально несправедливо! Я это знаю, ты знаешь, и они знают. Но им плевать на справедливость! Пойми ты уже! — я заглянул в ее будто остекленевшие глаза. — И на добро плевать! И на тебя им тоже плевать! А мне нет… Выбери меня, и тебя больше никто не заставит ранить тех, кто тебе дорог! Выбери меня, если хочешь понять, что такое настоящее добро!
