– Не передать словами, какое, – призналась я. – Об этой стороне нашего… дела я не подумала.
Фо Амаль понимающе кивнул. К слову, выглядел он… живенько, задорно даже. С этими взъерошенными волосами и легкой небритостью…
Небритостью?
– Сколько времени прошло? – похолодела я, задержав у рта ложку с супом.
– С момента нашего выдвижения? Почти сутки. Вы долго спали. Я тоже прилег тут, в соседней палате. Выспался отлично.
– Сутки?! Марс закончился?
– Я не самый лучший астролог, – маг сорвал яблоко с ветки и смачно им захрустел, – но, думаю, да.
– Почему вы меня не разбудили?!
– Сола, – Фо Амаль задумчиво рассматривал огрызок, – вы так боитесь за мою жизнь? Или вас страшат последствия замкнутого проклятия?
– Страшат! – выпалила я, тоже отводя взгляд. – Я понятия не имею, какими они будут, если вас укокошат.
– Никакими. Вы не пострадаете.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Я проверил.
Я аккуратно поставила пустую тарелку на тумбочку и проговорила:
– А вот с этого места поподробнее.
– Когда вы истощились, Сола, – теперь Фо Амаль пальцем покачивал ветку яблони. Масса интересных вещей вокруг, лишь бы не смотреть мне в глаза, – а истощились вы очень сильно… ваша магическая аура… как бы это сказать… отключилась.
– Знаю, это был магический коллапс. Некоторые из этого состояния так и не выходят, теряют способности.
Я поставила руну «дьяпи» на проверку состояния ауры. Уровень магии практически пришел в норму. Странно. Не помню, чтобы просыпалась и что-либо ела. Откуда же силы?
– Да, коллапс, – подтвердил маг. – На несколько часов проклятие нейтрализовалось. Полностью. Как только вам стало легче, все вернулось на круги своя.
– Значит, чтобы избавиться от нашествия недругов, вам просто нужно укокошить меня? – я невинно похлопала глазками. – Легкий выход из ситуации, не правда ли? Не то чтобы я подсказывала…
– Что вы, – вкрадчиво проговорил Фо Амаль. – Я буду вас холить, лелеять и…
Маг запнулся.
– И?
– Хотите яблоко?
– Хочу!
Я решительно встала (жрицы переодели меня в ночную рубашку, очень приличную и с бантиком на шее – очень кстати, мое платье пришло в негодность), прошла несколько шагов и… попыталась рухнуть на пол. Фо Амаль опять оказался рядом. Я повалилась ему на руки.
– Вы очень быстры, – смущенно проговорила я, выпрямляясь, но все еще цепляясь за рукав мага.
– А вы истощены, – небрежно бросил Фо Амаль. – Нам пора домой, там отлежитесь. Книпс готовит превосходный пунш, подкрепляющий тело, душу и ауру. Это старинный рецепт, весьма действенный – единственное, чем мальчишка может по праву гордиться.
– Пунш со специями? – ехидно поинтересовалась я.
– Ах да! – Фо Амаль поморщился, подумал и махнул рукой: – Черт с ним! Пусть добавляет, что хочет. Лишь бы подействовало.
… О яйце я вспомнила в машине. Кусала губы и подпрыгивала, молясь, чтобы оставленный без присмотра проект «сто халявных креатов» не провалился.
Фо Амаль даже поинтересовался, в норме ли я. Я промычала, что очень соскучилась по дому. Книпс тревожно косился на меня весь оставшийся путь, маг слегка отодвинулся на сиденье.
Вернувшись в особняк, я побежала к себе, благо силы почти вернулись и пол перестал покачиваться под ногами.
Застыла на пороге: камин потух, в комнате стояла прохлада. Скорбно вздохнув, я подошла к очагу и сунула руку в подставку. Яйца в ней не было. Нет, я не забыла его снаружи чердачного окна и точно помнила, как осторожно уложила между поленьев.
Первым подозреваемым, естественно, стал сам дом со всеми экспонатами, его населяющими. Гриф молчал, как статуя, и брезгливо воротил от меня клюв, мол, до такого бы он никогда не опустился. Я сделала вид, что поверила.
Многочисленные портреты в галереях хранили надменное молчание или возмущались почем зря. Я помнила, что говорил о них Фо Амаль: картины – это всего лишь память. Холст – матрица хранения воспоминаний, рамы – магические накопители для поддержания энергии.
У Амалей было принято сохранять личные воспоминания покойных членов семьи в портретах. Удачный метод. Все всё помнят, и мемуары писать не нужно. Правда между «помнить» и «рассказать», без вранья и преувеличения своих прижизненных заслуг, по словам мага, лежала пропасть.
Я попыталась найти картину с прадедом Фо Амаля, тем самым, что оставил ему дом в наследство. На это маг ответил, что портрет существовал, но пропал то ли после смерти старика, то ли незадолго до.
– Подозреваю, что переброс памяти пошел не по плану, – предположил маг. – Дед был слишком заносчивым, он не считал себя простым и тем более смертным. Возможно, дом ведет себя так именно поэтому – из-за несостоявшейся активации заклинания.
Господин Герберт-Эрик также добавил, что по традиции Амалей должен держать портреты в своем кабинете (хорошо, что не в спальне) и советоваться с ними по поводу и без оного.
Фо Амаль, как водится, поступил по-своему: он разместил изображения предков в самых темных и укромных местах унаследованной недвижимости, дабы поменьше с ними пересекаться. И – нарушив совсем уж священные устои рода – до нынешнего момента почти не показывался в особняке.
И тем не менее, картины казались мне более чем одушевленными. Хамить они, по крайней мере, умели совсем по-человечески. К тому же за счет своей многочисленности и натыканости по всему дому портреты оказались хорошо информированными. Они были в курсе практически всех моих похождений.
– Какое возмутительное пренебрежение правилами! – вопил портрет высокого худого господина в жабо. – Огнелапы – смертельно опасные монстры! Один из таких в триста сорок втором году сжег город Ёвелин, растерзав императора Хьюго!
– За полторы тысячи лет многое изменилось, – возразила я. – Огнелапы измельчали и не жгут города. Крышу спалить… ну возможно, конечно. Сейчас самый крупный огнелап смог бы максимум поджарить императору зад.
Худой тип задохнулся от возмущения, грозя вывалиться из рамы:
– Кощунство! Святотатство! Разврат!
Я пожала плечами и пошла дальше. Разврат-то тут при чем?
Одна дама в верхней галерее потребовала, чтобы «дармоедка и приживалка» сняла паутину с верхнего правого угла рамы. Будучи доброй и отзывчивой девушкой я вооружилась метелкой, старательно игнорируя блеск предвкушения в глазах портрета.
В правом верхнем углу рамы хозяйничал огромный паук. Будучи также девушкой, абсолютно невосприимчивой к распространенным фобиям, я разочаровала даму-портрет тем, что аккуратно сняла паутину вместе с пауком, а затем пересадила его в левый верхний угол на кусочке паутины.
– А что не так? – невинно поинтересовалась я у захлебывающейся криками возмущения госпожи (с вуалью на высоченном колпаке и на фоне рыцарского замка). – Пауки – санитары дома. И вестники. Встретишь паука – готовься к письму или посланию. Думаю, нас ждут какие-нибудь новости или гости.
– Убей его! – орала дама.
– Ой, пожалуйста, не будьте столь кровожадной. У вас хотя бы имеется домашний питомец. У остальных портретов с развлечениями совсем туго.
В общем, ничего я от них, этих хранителей памяти Амалей, не добилась. Яйцо пропало, а с ним развеялись мои мечты.
Конечно, я жалела не о деньгах, хотя, как выяснилось в ходе проникновенной беседы с бургомистром (я прям-таки воочию наблюдала отражение своей будущей лавки в его хитрых глазках), на сто креатов я могла бы безбедно прожить три-четыре месяца или оплатить аренду за год с лишним. Мне было до боли жаль малыша огнелапа. Но кто же покусился на мой будущий проект?
Грустная и отчаявшаяся, я бродила по дому, пока не оказалась перед гаражом. Именно туда могло скатиться яйцо, если я в силу неожиданного помутнения рассудка все же оставила его на скате крыши у чердачного окна.
Но там ничего не было. На пороге гаража появился Книпс… и помахал мне рукой. Я удивилась. До этого молодой человек игнорировал меня ровно настолько же стойко, насколько не замечал всех окружающих его живых людей.
