так что родители позволяют мне пожить в их нью-йоркском таунхаусе, а Люсьен нанимает помощника для работы по дому – некоего парня по имени Тревор. Вполне нормального, но я не слишком его нагружаю. Мне хочется поскорее стать независимым и вернуться в «Планету X». Мой редактор Юрий постоянно жалуется, что ему меня не хватает, и я буду более чем счастлив снова трудиться с ним рядом. Однако сперва нужно до конца выздороветь.
Мне чертовски надоело торчать взаперти в таунхаусе, поэтому, когда приятели из журнала заходят навестить меня, мы дружно отправляемся в ресторанчик на Амстердам-стрит, в котором помощник порой заказывает мне еду. Дикон, Логан, Полли, Джоунси и я добрых два часа занимаем столик в бистро «Аннабель» и доводим до изнеможения местную официантку. Невысокую, миленькую брюнетку, которая всеми силами старается казаться жизнерадостной, хотя мы бесконечно донимаем ее просьбами принести еще кофе, громко смеемся, сквернословим и в целом ведем себя несносно.
На ее бейджике написано «Шарлотта». Дикон называет ее «Милой Шарлоттой», строит глазки, поддразнивает, иногда очень неуместно. Я же отмечаю ее красивые глаза, но в остальном не обращаю на девушку никакого внимания. Я откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на свободное сиденье в углу, как будто ничто в мире меня не волнует. Впрочем, так и есть. Главное полностью выздороветь и продолжить жить с того момента, на котором я остановился.
Наконец, менеджер со строгой прической и избытком макияжа вежливо, но многозначительно интересуется, не нужно ли нам что-нибудь еще. Намек понят. Дикон оплачивает счет. Мы поднимаемся на ноги и друг за другом через лабиринт столиков направляемся к выходу. Я медленно ковыляю на костылях позади всех и лишь на полпути понимаю, что оставил на столе бейсболку «Янкис». Я возвращаюсь забрать ее и замечаю, что официантка со слезами на глазах рассматривает чек. При виде меня она захлопывает черную кожаную папку и поспешно отворачивается.
– Что-то забыли? – с наигранной веселостью спрашивает она и улыбается дрожащими губами.
– Кепку, – отвечаю я, возвышаясь над ней. – Дикон поскупился на чаевые? Это в его духе.
– О, нет-нет. Ну… все в порядке. – Она отворачивается и вытирает глаза. – Простите. Я просто… э-э… тяжелый месяц. Ну, знаете, как бывает. – Она обводит взглядом мои дорогие джинсы и дизайнерскую футболку. – А может, и нет.
Вдруг осознав, что сорвалось с ее губ, официантка снова начинает поспешно извиняться и между делом складывает на поднос грязные тарелки.
– Боже мой, простите… Дурацкая привычка… болтать глупости. Не знаю, почему это сказала. В любом случае… э-э…
Я смеюсь и лезу в задний карман за бумажником.
– Не волнуйтесь об этом. И возьмите. За ваши хлопоты.
Я протягиваю ей сорок долларов. От удивления она широко раскрывает глаза – такие большие и яркие, но в то же время печальные. Вблизи они кажутся еще прекраснее.
– Что вы, я не могу их принять. – На ее щеках вспыхивает алый румянец. – Пожалуйста, не нужно. Все в порядке. – Отвернувшись от меня, она начинает еще быстрее убирать со стола.
Я пожимаю плечами и бросаю двадцатки на столик.
– Надеюсь, ваш месяц станет лучше.
Девушка замирает и смотрит на деньги, явно борясь сама с собой.
– Хорошо. Спасибо, – наконец, говорит она срывающимся голосом, берет банкноты и прячет в карман фартука.
Мне становится немного не по себе. Бедняжка.
– Хорошего дня, Шарлотта, – желаю ей и ковыляю прочь.
– Надеюсь, вашей ноге тоже станет лучше, – доносится ее голос сзади.
Очень великодушно с ее стороны, учитывая, как отвратительно мы вели себя этим утром. Или, может быть, она просто выполняет свою работу.
Не оглядываясь, я машу ей рукой и выхожу из «Аннабель».
Время лечит, и вскоре я возвращаюсь к работе в «Планете X». К миру, полному красоты и острых ощущений. Я больше не живу в родительском таунхаусе, да и вообще почти не бываю в Нью-Йорке. Не захожу в «Аннабель» и даже не вспоминаю ту милую официантку с грустными глазами. Нам не суждено вновь встретиться.
– Черт, – пробормотал я, когда машина зачитала последнюю строчку «написанного» текста.
К горлу подступила тошнота. Я почувствовал отвращение. Ужас. Мое воображение подхватило фантазию о «сломанной ноге» и понесло ее стремительным потоком к чертовски чудовищному завершению.
В конце концов, я сумел успокоиться и вырваться из кошмара искусственно созданной реальности. На меня, как глоток свежего воздуха, обрушилось осознание.
Я понял, что должен сделать. Выполнить данное Шарлотте обещание, но не за партой в душной классной комнате в Бруклине – за тысячи миль от нее. Торчать на одном месте не для меня. Я всегда путешествовал по миру. И теперь, когда благодаря ей я вытащил свою задницу из таунхауса, мне нужно двигаться вперед. Пусть медленно, но лучше так, чем стоять на месте.
Мой путь лежал к ней. Она будет ждать меня в конце длинной, темной дороги, полной неодолимых преград и, может быть, даже опасностей, но я должен пройти ее. Приложить все силы ради Шарлотты.
Все или ничего.
Поскольку сама мысль о неудаче и жизни вдали от нее казалась кошмаром. Куда хуже слепоты.
Мы с Люсьеном отправились к моим родителям в Нью-Хейвен, и я поведал им свой грандиозный план: самостоятельно последовать за Шарлоттой в тур по Европе. Разумеется, без ее ведома. Они решили, что я спятил. Отец был готов отречься от меня, потому что я заставил маму волноваться. Люсьен тоже не пришел в восторг от моей задумки, но все же сумел успокоить родителей. Только Ава поддержала меня.
– Это ведь не преследование? – спросил я у нее по телефону. – Ну… вдруг она почтет меня ненормальным кретином, раз я таскаюсь за ней по всему свету…
Ава рассмеялась.
– И прячешься в кустах возле ее отеля?
– Что-то в этом роде.
– Скорее расстроится, что ты все время был неподалеку, но не рядом с ней, – серьезно произнесла сестра.
– Я рискну. Надеюсь, она выслушает и простит меня, когда все закончится.
– Она любит тебя. И обязательно простит.
– А ты бы простила?
– Да, – ответила Ава, – если бы все сработало.
Я вдруг засомневался, что нашел правильный выход. Что, если одинокое блуждание вслепую по Европе не убьет изводивших меня демонов? Вероятнее всего, путешествие просто измотает их, заставив подыхать от изнеможения. Одна только мысль о том, что мне придется в одиночку передвигаться по городу – не говоря уж о семнадцати, – порождала во мне желание забраться в кровать, укрыться с головой одеялом
