Овадий, или Сабдек, был отцом Салатиэля, жившего во времена Ксеркса, которого вы должны называть Широэсом, а евреи называли Агасфером. У этого персидского царя был брат Аман, человек страшно гордый и надменный. Аман объявил, что всякий, кто откажется бить ему поклоны, будет повешен. Салатиэль первый падал перед ним ниц, а когда повесили Амана, он опять-таки первый преклонился перед Мардохеем.
Салатиэль был отцом Малакиэля и дедом Зафеда, жившего в Иерусалиме в то время, когда Неемия был правителем города. Еврейские женщины и девушки не были особенно привлекательны, мужчины отдавали предпочтение моавитянкам и азотянкам. Зафед взял в жены двух азотянок. Неемия проклял его, избил кулаками и даже, как рассказывает сам этот святой человек в своей истории, вырвал у него клок волос из бороды. Однако Зафед в своих записках советует потомкам не считаться с мнением евреев, если им нравятся женщины из чужого племени.
Зафед был отцом Наасона, дедом Элфада, прадедом Зоровита, который был отцом Элухана и дедом Узавита. Этот последний жил в то время, когда евреи начали восставать под водительством Маккавеев. Узавит по характеру своему был против войны; он собрал все, что имел, и укрылся в Казиате, испанском городе, населенном в то время карфагенянами.
Узавит был отцом Ионафана и дедом Каламиэля, который, узнав, что на родине все спокойно, вернулся в Иерусалим, – однако сохранил свой дом в Казиате и другие владения, приобретенные в окрестностях этого города. Ты помнишь, что во время вавилонского плена род наш разделился на две ветви. Глава старшей линии – Иоседек был почетным и богобоязненным израильтянином, и все его потомки унаследовали от него эти качества. Не могу понять, отчего между этими двумя линиями возникла такая упорная вражда, что старшей пришлось переселиться в Египет и там посвятить себя службе богу Израиля в храме, выстроенном Онией. Линия эта угасла, или, верней, оборвалась на Агасфере, известном под прозванием Вечный Жид.
Каламиэль был отцом Элифата, дедом Элиазиба и прадедом Эфраима, при жизни которого цезарю Калигуле вздумалось поместить свою статую в Иерусалимском храме. Собрался весь синедрион; Эфраим, тоже входивший в его состав, настаивал, чтобы в храме была помещена не только статуя цезаря, но и статуя его коня, который был уже консулом; однако Иерусалим восстал против проконсула Петрония, и цезарь отказался от своей затеи.
Эфраим был отцом Небайота, при котором Иерусалим восстал против Веспасиана. Небайот не стал ждать развития событий, а переехал в Испанию, где, как я сказал, у нас были порядочные владения. Небайот был отцом Иосифа, дедом Симрана и прадедом Рефайи, который был отцом Иемии, придворного астролога Гундерика, короля вандалов.
Иемия был отцом Эсбана, дедом Уза и прадедом Еримота, который был отцом Аматота и дедом Альмета. При этом последнем Юсуф бен Тахер вступил в Испанию с целью покорить страну и обратить народ в мусульманство. Альмет предстал перед мавританским военачальником с просьбой разрешить ему перейти в веру Пророка.
– Ты прекрасно знаешь, друг мой, – ответил ему военачальник, – что в день Страшного суда все евреи, превращенные в ослов, будут перевозить верных в рай. Если ты теперь перейдешь в нашу веру, нам может тогда не хватить вьючных животных.
Ответ был не особенно любезный, но Альмет утешился тем радушным приемом, который оказал ему Юсуфов брат Масуд. Тот оставил его у себя и стал посылать с разными поручениями в Африку и Египет.
Альмет был отцом Суфи, дедом Гуни и прадедом Иссера, который был отцом Шаллума, первого сарафа, то есть казнохранителя при дворе махди. Шаллум поселился в Кайруане; у него были два сына – Махир и Махаб. Первый остался в Кайруане, а второй отправился в Испанию, поступил на службу к Касар-Гомелесам и поддерживал связь между ними, с одной стороны, и Египтом и Африкой, с другой.
Махаб был отцом Иофелета, дедом Малкиэля, прадедом Бехреза и прапрадедом Дехода, который был отцом Сахамера, дедом Суаха, прадедом Ахия, прапрадедом Бера, у которого был сын Абдон. Абдон, видя, что мавры изгнаны из всей Испании, за два года до захвата Гранады перешел в христианскую веру. Восприемником его был король Фердинанд. Но, несмотря на это, Абдон остался на службе у Гомелесов, в старости отрекся от Назорейского Пророка и вернулся к вере предков.
Абдон был отцом Мехриталя и дедом Азаэля, при котором Биллах, последний законодатель жителей пещер, убил Сефи.
Однажды шейх Биллах велел позвать Азаэля и обратился к нему с такими словами:
– Ты знаешь, что я убил Сефи. Пророк назначил ему эту смерть, желая вернуть халифат роду Али. И я создал содружество четырех семейств: Езидов на Ливане, Халилов в Египте и Бен-Азаров в Африке. Главы трех перечисленных семейств поклялись за себя и своих потомков каждые три года по очереди присылать в наши пещеры человека смелого, умного, знающего свет, проницательного и даже хитрого. Его обязанность будет заключаться в наблюдении, соблюдается ли в пещерах надлежащий порядок, и, в случае нарушения предписаний, он будет иметь право убить шейха, шестерых глав семейств, – словом, всех, кто окажется виновным. В награду за свою службу он получит семьдесят тысяч слитков чистого золота, или по-вашему – сто тысяч цехинов.
– Могущественный шейх, – ответил Азааль, – ты назвал только три семейства. А какое будет четвертое?
– Твое, – сказал Биллах, – и ты будешь получать за это каждый год тридцать тысяч золотых монет. Но при этом ты должен будешь поддерживать связи, вести переписку и даже войти в состав управителей подземелья. А в случае каких-нибудь упущений с твоей стороны одно из трех семейств обязано сейчас же тебя убить.
Азаэль хотел обдумать предложение, но жажда золота пересилила, и он взял на себя обязательство за себя и своих потомков. Азаэль был отцом Герсома. Три связанные тайной семейства получали каждые три года по семьдесят тысяч золотых монет. Герсом был отцом Мамуна, то есть моим. Блюдя обязательства своего деда, я усердно служил владыкам пещер и даже после чумы выплатил Бен-Азарам из своих собственных средств семьдесят тысяч золотых монет. Теперь я пришел, чтобы заверить тебя в своей неизменной верности.
– Почтенный Мамун, – возразил я. – Смилуйся надо мной! У меня в груди и так уж сидят две пули, и я совершенно не способен быть ни шейхом, ни махди.
– Что касается махди, – ответил Мамун, – будь спокоен: никто об этом больше не помышляет; но если ты не хочешь, чтобы через три недели тебя вместе с дочерью убили Халилы, ты не должен отказываться от обязанностей шейха.
– С дочерью? – воскликнул я в изумлении.
– Вот именно, – ответил Мамун. – Той, которую родила тебе волшебница.
Тут доложили об ужине, и шейх прервал свой рассказ.
Я провел еще один день в копи, а вечером шейх по моей просьбе продолжал.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ШЕЙХА ГОМЕЛЕСОВ Выбора не было, и мы с Мамуном занялись прежней деятельностью Касар-Гомелесов, – завязали отношения с Африкой и с важнейшими испанскими фамилиями. Шесть мавританских семейств поселились в пещерах; но африканским Гомелесам не повезло: дети мужского пола у них умирали либо рождались слабоумными. У меня самого при двенадцати женах было только два сына, да и те умерли. Мамун убедил меня не пренебрегать Гомелесами, перешедшими в христианство, и даже теми, кто наши кровные по женской линии и могут перейти в веру Пророка.
Таким путем Веласкес получил право породниться с нами: я предназначил ему в жены свою дочь – ту самую Ревекку, которую ты видел в цыганском таборе. Она воспитывалась у Мамуна, который обучал ее разным наукам и каббалистическим формулам.
После смерти Мамуна замок Уседы перешел по наследству к его сыну. С ним-то мы и разработали в подробностях, как тебя встретить; мы надеялись, что ты перейдешь в магометанскую веру или, по крайней мере, станешь отцом
– и в этом отношении наши надежды оправдались. Детей, которые твои родственницы носят в своих лонах, все будут считать отпрысками чистейшей крови Гомелесов. Ты должен был приехать в Испанию. Правитель Кадиса дон Энрике де Са принадлежит к числу посвященных, и он рекомендовал тебе Лопеса и Москито, которые покинули тебя у источника Алькорнокес. Несмотря на это, ты отважно поехал дальше – до Вента-Кемады, где встретил своих родственниц, заснув под влиянием усыпляющего напитка, проснулся на другой день утром под виселицей братьев Зото. Оттуда ты попал в мою пустынь, где встретил страшного одержимого Пачеко, который на самом деле – всего-навсего бискайский акробат. Бедняга выбил себе глаз, выполняя опасный прыжок, и прибег, как калека, к нашему милосердию. Я думал, что его печальный рассказ произведет на тебя впечатление и ты выдашь тайну, которую поклялся своим родственницам хранить; но ты твердо сдержал свое честное слово. На другой день мы подвергли тебя гораздо более страшному испытанию; мнимая инквизиция, угрожая тебе ужаснейшими пытками, не могла поколебать твоего мужества.
