Ознакомительная версия.
Он весь горел чисто французским энтузиазмом, он повелевал, вдохновлял, настаивал.
— Если только у меня что-нибудь выйдет, — негромко ответил Юджин, разводя руками, и в уголках его рта обозначились горькие складки презрения к себе. — Возможно, что время мое уже ушло.
— Ваше время ушло! Ваше время ушло! Какой вздор! И вы говорите мне подобные вещи? «Если у меня что-нибудь выйдет!» Нет, я отказываюсь иметь с вами дело! Вы, с вашими бархатными тонами, с вашими смелыми линиями! Нет, это невозможно, немыслимо!
С пафосом чистокровного галла он воздел руки, закатил глаза, брови у него полезли на лоб. Затем он пожал плечами и стал ждать признаков оживления на лице Юджина.
— Ну что ж, — сказал тот, выслушав его. — Но только я ничего не обещаю. Посмотрим. — И он сообщил ему свой адрес.
И опять эта встреча дала толчок Юджину. Мосье Шарль, которому известно было мнение о нем знатоков и который в свое время успешно распродал все его картины, смотрел на них как на прибыльный товар, если не в Америке, то за границей, и надеялся в качестве импресарио талантливого художника заработать немало денег и славы.
Надо продвигать на рынок американских художников — кто-нибудь из них должен выдвинуться, так почему не Витла? Этот человек действительно заслуживает поддержки.
И Юджин стал писать, быстро, нервно, вдохновенно, все, что ни попадалось ему на глаза, временами чувствуя, что былая его сила навсегда утрачена. Он снял комнату окнами на север, неподалеку от дома, где жила Миртл, и здесь пробовал писать портреты — Миртл с мужем, Миртл с маленькой Анджелой, создавая классически простые композиции. Затем он стал подбирать натуру на улице — чернорабочие, прачки, пропойцы, все характерные типы. Случалось, он уничтожал свои картины, но в общем работа подвигалась. Им овладело лихорадочное желание изобразить жизнь такой, какой он видел ее, запечатлеть ее с портретной точностью, со всеми ее странностями и причудами, с ее бессмысленностью и жестокостью. Он часто писал толпу, ее неустойчивые, изменчивые настроения. Парадокс, который представляет собой опустившийся пропойца — живой труп — среди бьющей ключом жизни, на время завладел его воображением. Он видел в этом свой собственный протест, судорожное цепляние за жизнь, обвинение, брошенное в лицо природе, и это подхлестывало его. Полотно это было впоследствии продано за восемнадцать тысяч долларов — рекордная цифра.
А тем временем Сюзанна — его утраченная мечта — путешествовала с матерью за границей. Она побывала в Англии, Шотландии, Франции, Египте, Италии и Греции.
Жестокая буря, которую вызвало ее внезапное и в сущности безотчетное увлечение, не прошла для нее даром. А теперь она была так потрясена катастрофами, которые эта буря обрушила на голову Юджина, что не знала, что делать и что думать. Она была еще слишком молода и по-прежнему далека от жизни. Сильная телом и духом, она по-прежнему жила мечтами и впечатлениями минуты — ее философские и нравственные представления еще не устоялись. Миссис Дэйл, опасаясь новой вспышки упрямства, которая могла разрушить все ее тонкие расчеты, старалась воздействовать на дочь то лаской, то упорством, то хитростью, как угодно, лишь бы избежать какого-нибудь внезапного порыва и опасного пробуждения прошлого.
Тревога не покидала ее ни на минуту. Как поладить с Сюзанной? Всякое ее желание, любой каприз или причуда, касавшиеся туалетов, развлечений, путешествий, знакомств, исполнялись немедленно. Не хочется ли ей поехать туда-то, увидеть то-то, встретиться с тем-то и тем-то? И Сюзанна, прекрасно понимавшая, какими мотивами руководствуется мать, и вместе с тем встревоженная страданиями и бедами, которые она навлекла на Юджина, не могла решить, правильно ли она тогда поступила. Сомнения одолевали ее.
Но больше всего ее смущала мысль, действительно ли она любила Юджина? Не было ли это мимолетным увлечением? Не было ли это злой шуткой, которую сыграла с ней бунтующая кровь, между тем как о духовной близости между ними не могло быть и речи? На самом ли деле Юджин единственный человек, с которым она могла бы быть счастлива? Не слишком ли он склонен к обожанию, не слишком ли своенравен, не слишком ли опрометчив и безрассуден в своих стремлениях? Действительно ли он такой одаренный человек, как она себе представляла? Не кончилось ли бы дело тем, что она вскоре разлюбила бы его, а может быть, даже и возненавидела? Могли бы они быть долго и по-настоящему счастливы? Или ей был бы скорее по душе человек с твердым характером, более крутой и равнодушный — человек, которым она восхищалась бы и за которого вынуждена была бы бороться? Не такой, что обожал бы ее и нуждался в ее сочувствии, а сильный, смелый, решительный, разве не это в конце концов ее идеал? И разве можно сказать про Юджина, что он отвечает ее идеалу? Эти вопросы и еще много других не переставали терзать ее.
Как ни странно, жизнь полна таких трагических парадоксов. Как часто горячность характера и крови приводит нас к грубым ошибкам, против которых протестует наш разум, все наши жизненные обстоятельства и общественные условности. Одно дело — мечты человека, другое — его способность осуществить их. Известны, правда, случаи блистательных побед и, напротив, блистательных поражений. Блистательное поражение потерпел Абеляр, блистательную победу одержал Наполеон, возведенный на трон в Париже. Но как ничтожно число побед по сравнению с числом поражений!
Нельзя сказать, однако, что Сюзанна пришла к выводу, будто она никогда не любила Юджина. Отнюдь нет. Хотя миссис Дэйл прибегала к хитрейшим маневрам, чтобы окружить дочь более молодыми и более достойными ее внимания мужчинами, Сюзанне, по натуре склонной к самоанализу и трезвой наблюдательности, не скоро предстояло вновь попасться на удочку любви, если считать, что однажды это с нею уже случилось. Она, казалось, дала себе обещание отныне внимательнее изучать мужчин и, не отвергая их ухаживаний, выжидала какого-нибудь шага со стороны Юджина или кого-либо другого, который заставил бы ее принять решение. В Сюзанне пробудился интерес к той странной и опасной силе, какой была ее красота: она знала теперь, что она действительно красива, и часто заглядывалась на себя в зеркало, любуясь искусно положенным локоном, линией подбородка, щеки или плеча. О, как она вознаградит Юджина за все его мучения, если когда-нибудь вернется к нему! Но сбудется ли это? Может ли она к нему вернуться? К тому времени он, пожалуй, образумится и только презрительно пожмет плечами и высокомерно усмехнется при встрече с ней. Потому что, нет сомнения, Юджин замечательный человек, и скоро его звезда снова засияет. А тогда — что он подумает о ней, о ее молчании, вероломстве, ее нравственной трусости?
«В конце концов, что я такое? — говорила она себе. — Но как высоко он вознес меня, как восхищался мной, как пылал! Нет, конечно, он необыкновенный человек!»
Развязка этого романа — вернее, то, что можно назвать развязкой, наступила лишь два годя спустя. К тому времени взгляды Сюзанны стали более трезвыми, она развилась интеллектуально, сделалась более хладнокровной хотя, пожалуй, не более холодной — и более критически смотрела на окружающее. Мужчины что-то уж очень пылко восхищались ее красотой. После Юджина их страстные заверения и клятвы в вечной любви не производили на нее большого впечатления.
И вот однажды в Нью-Йорке на Пятой авеню произошла встреча. Сюзанна поехала с матерью за покупками, но как-то случилось, что они на минуту потеряли друг друга. Юджин в ту пору уже окончательно пришел в себя. Время залечило его раны, но разве лишь чуть затуманило в его сердце образ чудной, неувядаемой красоты. Не раз задумывался он над тем, что он сделал бы, если бы снова увидел Сюзанну, что сказал бы ей? Улыбнулся бы, поклонился? И если бы в глазах ее прочел ответный блеск, опять воспылал к ней любовью? Или он нашел бы ее изменившейся, холодной и безразличной? Может быть, он и сам отнесся бы к ней с насмешливым безразличием? Потом у него, вероятно, было бы тяжело на душе, но он отплатил бы ей. Если она действительно любила его, то пусть вдвойне страдает от того, что была глупой, безвольной куклой в руках матери. Он не мог знать, что Сюзанна слышала о смерти его жены и о рождении ребенка и что она написала ему пять писем и все уничтожила, из страха перед его упреками, равнодушием и презрением.
Она слышала, что он снова достиг славы, так как выставка состоялась и вызвала одобрительные отклики. Его талант признавался всеми. Особенно восторгались художники. Они считали, что он несколько причудлив и эксцентричен, но что это большое дарование. Мосье Шарль подал одному крупную финансисту идею поручить Юджину стенную роспись его банка, строившегося в финансовом центре Нью-Йорка. И Юджин написал для него девять больших панно, в которых с глубокой выразительностью передал свое восприятие жизни. Большие, сверкающие красками фрески его работы можно было увидеть и в Вашингтоне — в трех крупных общественных зданиях, — и в капитолиях[21] трех различных штатов; Юджин запечатлел в них свои смелые мечты о красоте, какой еще не бывало в мире. В каждой его работе мелькал один и тот же образ — лицо, рука, овал щеки, глаз. И если вы когда-то знали прежнюю Сюзанну, вам нетрудно было угадать, кто этот неуловимый призрак, который витал перед художником.
Ознакомительная версия.
