— Вместе придумаем?
— Куда ж ты без меня, — уверенно ответил Пашута. — Без меня ты пропадёшь. Это всем ясно.
Она с облегчением вздохнула.
— Знаешь, Пашенька, а я к тебе привыкла. Вот смехотища-то…
ПОБЕГ
Колод показал Улену, как подпалить пучок травы. Перед тем старик выпил хвойного отвару и сжевал кусочек вяленой рыбы — ему стало лучше.
Они внимательно следили, как перевиваются в огне стебельки, выползают на камень малиново-жёлтыми струйками, тлеют и гаснут. Улен затаил дыхание, чтобы не спугнуть птиц судьбы.
Последние травинки, прихваченные пламенем, съёжились и пожухли. На плоском камне остался затейливый узор, хрупкий, как след на насте — дунь и рассыплется в прах. Колод пристально вгляделся в хитроумные переплетения, вздохнул и откинулся на спину.
— Тебе пора уходить, мальчик. Хотя, может быть, уже поздно.
— Ты узнал, что я был у Богола?
Колод смежил веки и некоторое время лежал молча. Грудь его мерно вздымалась. Улен не торопил его. Он подумал, что если настал срок покинуть сельбище, то без Млавы он не уйдёт. Не размыкая глаз, Колод заговорил:
— Ты поторопился, сынок… Но иначе быть не могло. Ты должен спешить. Таким ты родился. Лишь годы научат тебя покою.
— Как я оставлю тебя, учитель? Ты слишком слаб.
— Твоя душа полна беспокойства о Млаве, не так ли?
— Её я возьму с собой.
Колод разлепил веки, скользнул сочувствующим взглядом по его лицу.
— Утром придут тебя убивать.
— До утра много времени, учитель.
— Но это уже не твоё время. За каждым твоим шагом следят. Охота началась.
— А что ещё тебе сказало гадание?
— Всё смутно… Лучше всего тебе уйти на север, туда, где реки текут медленно.
— Давай я напоследок погрею твои ноги.
Колод кивнул с благодарной улыбкой, и юноша начал растирать ему лодыжки, постепенно поднимаясь выше, разминая каждую мышцу. В ногах человека тайная сила, если её разогнать, она вспыхнет и напитает тело. Этому тоже научил его старый охотник.
— Возьмёшь с собой Анара, — сказал Колод.
— Он не пойдёт со мной.
Он мог сказать и по-иному: «Без Анара ты сам пропадёшь, учитель!» И то, и другое было правдой. От этой правды горчило во рту, как от смолы.
— Я попрошу его, он пойдёт.
Когда ночь туго окутала землю, перемешав в своей пасти звезды и насытив воздух мёртвым звоном, Улен выскользнул из землянки и, выбирая тропки, дочерна напоённые тьмой, пополз к жилищу Раки. Снег не хрустнул под ним, и веточка не пискнула. Он полз, как стлался, но это ничего не меняло. Кто должен его заметить, тот заметит. Глазу охотника достаточно тени, чтобы точно пустить стрелу. Вдруг стрела вонзится чуть ниже лопаток и умирать придётся и долгих муках? Но если ловкий стрелок направит удар в сердце, он еле успеет зачерпнуть напоследок пригоршню снега. Улен усмехнулся. Это пустые мысли. Не такая он важная добыча, чтобы кто-то ради него полез на дерево. Богол обойдётся с ним проще.
Млаву он вызвал коротким свистом, направленным так, чтобы достичь только её ушей. Они сидели, привалясь спинами к снежному бугру. Привычная расстилалась перед ними картина: бугорки землянок, как тёмные шапки, раскиданные могучей рукой, овал леса, сморщенные пятна звёзд. Улен погладил девушку по тёплой щеке.
— Отец спит?
— Да. Зачем ты пришёл?
— Я вернул Боголу твою шубу. Утром меня убьют. Так сказал Колод. Ты хочешь, чтобы я умер?
— Нет! — Млава обвила его плечи руками. — Нет, Улен! Беги!
Улен потёрся губами о её волосы.
— Вот что я скажу тебе, Млава. Люди охотятся стаей, как волки в стужу, и это правильно. Но ещё каждый старается разжечь собственный огонь. Чужой костёр греет плохо, и чужая еда может стать поперёк горла. Сильнее, чем голод, мучает страх одиночества. Я понял это, когда похоронил мать. Скоро умрёт Колод, я останусь один. Зачем мне жить? Утром меня убьют, но без тебя я не двинусь в путь. Хочу умереть возле тебя. Без тебя мне не нужно и жизни.
— Почему ты выбрал меня, Улен?
— Я не выбирал. Что-то случилось со мной, и я стал думать только о тебе.
— Ты вырос, и тебе понадобилась подруга.
— Нет, — возразил Улен. — Есть другие женщины, а ты — одна.
— Отец хочет, чтобы я стала женой Богола. Так будет лучше всем. И тебе не придётся бежать. Я уговорю Богола, он простит тебя.
— Я не отдам тебя Боголу.
Млава тихонько засмеялась, точно мышка заскреблась Улену в грудь. Звёздный мир сомкнулся над ними, и они забыли обо всём, увлечённые течением слов.
— Почему ты смеёшься? — спросил Улен с обидой.
— Как ты можешь меня не отдать? Богол берёт что хочет. Мы с тобой для него два крошечных огонька. Дунет — потухнем. И ты, и я.
— Он всё берёт, потому что его боятся. Но он человек, и власть его имеет пределы. Он смертен. Я мог убить eгo, когда относил шубу.
— Почему же ты не убил?
— Колод говорит: одна кровь зовёт к себе другую,
Шорох в кустах насторожил их. Улен отстранился, нащупал под рубахой нож. Они пристально вглядывались в темноту.
— Это ветер, — успокоил Улен, но сам не был в этом уверен. — У нас мало времени. Как ты поступишь?
— Я пойду с тобой, — девушка вздохнула. — Мне страшно, я не хочу быть женой старика. У него ледяное тело. Но помни, Улен, умирать я тоже не хочу.
— Мы не умрём. Собирайся, скоро я приду за тобой.
Добравшись по-пластунски до реки, он поднялся и, не таясь, вернулся к своей землянке. Он не обнаружил ничьих следов. Значит, в кустах прятался человек. Мало воинов из их племени умели растворяться во мгле, подобно позёмке. И среди них трое верных слуг Богола, его псы, его глаза и уши, люди сельбища боялись их не меньше, чем вождя. Кто-то из них, посланный Боголом, следил за Уленом. Охота началась, учитель прав, как всегда.
В землянке юноша ненадолго задержался. Дорожный мешок он приготовил заранее. На всякий случай рассовал по углам заговорные дощечки. Нечего здесь делать всякой нечисти, даже если он не вернётся никогда. Положил на каменную кладку, где многие годы горел огонь, сухую щепу. Он не испытывал сожаления, покидая родной очаг, лишь горькая усмешка копилась в нём.
У Колода его ждало потрясение. При тусклом свете лучины он увидел Анара, распростёртого на полу возле лежака и уткнувшегося носом в грудь Колода, который почёсывал его за ушами. Анар поскуливал, будто плакал. На Улена скосил укоризненный глаз, но не шевельнулся. Старый охотник хмуро сказал:
— Мы прощаемся. Анар идёт с тобой.
Юноша присел у очага, оставив мешок у входа. Закрыл лицо руками.
Ждать пришлось недолго. Сквозь пальцы он видел, как Колод слегка толкнул собаку, и Анар послушно отступил к стене. Вид у обоих был растерянный.
— Богол погнал за мной кого-то, — молвил Улен. — Но вряд ли тот нападёт здесь.
Колод кивнул, соглашаясь.
— Млава будет тебе обузой.
— Мне больно оставлять тебя, учитель.
Колод указал рукой в угол.
— Возьми топор и стрелы. Это всё, что могу дать те. бе на прощание.
Улен склонился перед старым охотником в низком поклоне. С топором Колода и с его калёными стрелами, пробивающими древесный ствол, он рискнул бы пересечь землю из края в край, какой бы огромной она ни была.
— Благодарю тебя. Но я не могу принять твой дар, учитель.
Колод его понял.
— Не думай обо мне. До весны пролежу здесь, еды хватит… Тебе придётся хуже, Улен. Ты встретишь людей, которые поклоняются разным богам, не только Сварогу, — коварная ухмылка озарила его лицо. — Жаль, я не успел рассказать много важного…
Улена сжигало нетерпение. Что толку гадать о будущем, когда непонятно, как пережить нынешнюю ночь.
— Прощай, учитель! Никогда не забуду тебя.
— Удачи на долгой дороге, сынок. Только удача непобедима.
Улен последний раз огляделся. Старик лежит удобно, сало в тряпице у него за изголовьем, несколько лепёшек, крупяной отвар в кувшине, короткий меч под рукой — до всего легко дотянуться. В сельбище найдутся люди, которые о нём позаботятся. Он не умрёт…
Когда небо на востоке посветлело, они с Млавой отошли от сельбища на несколько полётов стрелы. Шли молча, глубоко увязая в снегу, хотя тропа была Улену знакома до каждой веточки. Анар не показывался. Наверное, Колод ошибся. Скорее всего, пёс вернулся к больному хозяину. Это большая потеря. Иметь в дальнем походе такого спутника всё равно что хранить про запас вторую жизнь.
Тропа петляла меж деревьев, за ночь на неё намело много снегу. Млава, идущая впереди, иногда оступалась и проваливалась чуть ли не по пояс. Улен выдёргивал её из снежной заводи, как из проруби. Они не обменивались ни единым словом. Молчание надёжнее всего. Любое слово разжижает упорство. Им ли, детям земли, не знать этого. В сельбище Улен пообещал девушке, что к полудню они доберутся до шалаша, где смогут отдохнуть и поесть. О чём же теперь говорить? Домой возврата нет. Впереди неизвестность. Зато они вместе. Воля вольная с ними. О чём говорить? Торба покачивается на спине у Млавы. Каждое движение девушки — сладкий толчок в его сердце. Где-то уже далеко отсюда ярится в богатой норе Богол, а Млавы ему не достать. Пусть подавится своей злобой. Давным-давно он учил Улена: «Когда приходится выбирать между своей жизнью и чужой — не нужно медлить. Убей без трепета — это главная наука жизни. Когда умирает твой враг, его сила передаётся тебе. Но будь осторожным, пусть люди подумают, что тебя охраняет провидение. На свете только одна справедливость — желание сильного. Прими эту справедливость как закон, стань сильным и помогай сильному. Необходимость сбила людей в стаю, в одиночку не прожить, но стая пожирает нерасторопных. Помни об этом, Улен. Не верь тому, кто говорит, что есть справедливость для всех, — это обманные речи. Если убить вепря и разделить его поровну на всех, все и останутся голодными. И ни у кого не хватит сил убить другого вепря. Какая уж тут справедливость. Природа устроила так, что женщине нужно меньше еды, чем мужчине. Кто-то должен следить за этим. В нашем роду я вождь и один могу решать, кому и сколько полагается от общей добычи. Мой разум — это разум всего рода. Моя воля — это воля рода. Моя забота — делать так, чтобы род не иссяк. Иные думают, я слишком жесток. О, это глупцы и трусы. Они заботятся только о своей шкуре. Их душит алчность. Это гнилые корни рода. Я отсекаю их безжалостно. Потому что это на пользу роду. Нет общей справедливости, но есть общая сила, которую мне поручено хранить. Я смело беру лучшее, что может дать племя, но возвращаю стократно. Я говорю с тобой об этом, потому что угадываю в тебе приметы высшего духа. Ты правильно поймёшь меня! Мне некому передать свой опыт. Так бывало и раньше. Те, в ком слишком яростно звенела тетива желаний, случалось, не оставляли потомства…»
