Он благодарен Боголу за науку, потому и не тронул его ночью, когда тот был беззащитен. Теперь они расплатились друг с другом. Боголу понадобилась юная девушка, чтобы напоить высыхающие жилы её огнём. Как всегда, он действовал по закону силы. Как всегда, требовал для себя лучшее. Улен не отдал ему Млаву, но значит ли это, что он стал сильнее вождя? Конечно, нет. Он всего лишь жалкий беглец, пытающийся унести добычу как можно дальше. Он почти вор, вырвавший изо рта старика сочный кусок. Но кем бы он был, если бы Млава осталась с вождём? Наверное, вздорным щенком, получившим щелчок по носу и завизжавшим от ужаса.
То, что он затеял, даже для зрелого воина граничило с безрассудством. Улен понимал это, и мысли его были печальны. Но стоило Млаве обернуться, как она встречала его радостную улыбку.
— Ты устала?
— Нет. А что они сделают с нами, когда догонят?
Улен оглянулся: отчётливая цепочка их следов исчезнет не раньше завтрашнего дня.
— Кому охота за нами гоняться? У Богола есть дела поважнее.
— Я рада, что пошла с тобой.
Жаром обдало его от этих слов. Как она прекрасна в заячьей шапочке, надвинутой на самые брови. И страха нет в её глазах. Она сделала выбор. Лишь бы её мужества хватило надолго. Он ничего о ней толком не знает. Он ничего не знает о женщинах. Но, судя по матери, они бывают терпеливы.
— Скоро доберёмся до места. Шалаш мы ставили с Колодом, про него никто не знает.
— Всё-таки нас будут искать?
Он в этом был уверен и удивлялся, что до сих пор они продвигаются без помех. Олл, верный пёс Богола, самый быстроногий воин племени, наверное, первый их настигнет. Когда-то именно он учил маленького Улена ползать по земле так, чтобы трава оставалась несмятой. А если мальчик выказывал неуклюжесть, больно дёргал сзади за волосы. Олл не ведает жалости, зато не пустит стрелу в спину. Обязательно окликнет, даже если подкрадётся незаметно.
— Богол не унизит себя большой погоней. Он думает, у нас не хватит сил уйти далеко и мы вернёмся к нему просить милости.
— Но мы не вернёмся?
— Нет, — и поправил себя: — Я не вернусь, а ты свободна, Млава. Если хочешь… ещё не поздно.
Ослепительной вспышкой блеснул её взгляд.
— Не говори так со мной, Улен!
Вскоре после полудня свернули с тропы. Улен попытался заметать следы еловой лапой, но от этого было мало проку. Только снегопад и ветер дадут им возможность исчезнуть. Но день был ярок и тих. Солнце раскачивалось над лесом холодным, жёлтым зрачком. Бусы звериных и птичьих следов причудливо разбросаны по снежному полотну, томя сердце Улена желанием охоты. Однажды лопоухий заяц вывалился им чуть ли не под ноги и ошалело оборвал свой бег, уставившись в упор безумными глазками. Улен вскинул лук и спустил тетиву. Четвероногий прыгун, насаженный на тугую стрелу, как на вертел, ойкнул и умер мгновенно.
У шалаша, выбив в снегу полянку, они развели костёр и обжарили заячью тушку. Ели мясо полусырым, перемазавшись в золе и крови. Запили еду горячей водой, которую Улен натопил в глиняной миске. Потом забрались в шалаш, где на земле были расстелены еловые ветви, покрытые холстиной.
Сидели, прижавшись друг к другу, блаженствовали.
Счастливы были, что день длится. Влюблённые во все века беспечны и всегда за это расплачиваются. Но им горе — не беда.
— Сколько дней мы будем прятаться? — спросила Млава как о сущем пустяке.
— Недолго, — потянувшись к ней, Улен почувствовал опасное колебание воздуха, и сразу оба услышали гортанный голос, пришедший откуда-то сверху:
— Улен, мальчик! Я пришёл за тобой. Выходи!
Грозный, торжествующий голос Олла. Улен перекатился через Млаву и застыл у стены шалаша, где колья погуще. Топорик держал наготове.
— Эгей! — крикнул Олл. — Чего ты так испугался, Улен? Побереги девушку, выходи!
Улен определил, что враг не так близко, как показалось, где-то шагах в двадцати от шалаша, — и устыдился своей растерянности, которую, конечно, заметила Млава. Но как же Олл мог видеть их сквозь плотные прутья? Да он их и не видит. Опытный воин, он просто догадался, как подействует его внезапное появление. Он глумится над ним. Ему кажется, они трясутся от страха, скорчившись на полу шалаша, Улен раздвинул прутья и через щёлочку попытался рассмотреть, где враг. Но не таков был Олл, чтобы стоять на открытом месте.
— Что тебе надо, Олл? — крикнул Улен, стараясь движением губ и ладони изменить направление звука.
— Богол послал меня. Он ждёт.
Ага, он прячется вон за теми деревьями. Улен прикинул, удастся ли пустить стрелу через щель, если её чуть расширить. Нет, невозможно.
— Я не вернусь, Олл. — Улен подобрался к выходу. — Передай это Боголу.
Олл вышел из-за дерева и остановился перед шалашом шагах в десяти. На нём распахнутый короткий тулупчик — жарко бежал! — за спиной лук и колчан со стрелами. Рукоять меча выпирает на поясе указующим перстом. Во владении мечом Оллу нет равных. Бесстрашно стоял он на снегу. Лицо его, тёмное, с ленивым взглядом, выражало издёвку.
— Не прячься, Улен, выходи. Поговорим с тобой.
Улен шагнул из шалаша, оставив лук Млаве. Боевой топор Колода сунул за пояс.
— Говори, Олл, я слушаю тебя.
— Ты храбрый юноша, Улен. Зачем тебе погибать?
Верни вождю Млаву, он ещё может тебя простить.
— Млава сама выбрала мужа. Я не украл её.
— Ты же знаешь, будет так, как он повелел. Ты слишком слаб, чтобы бороться.
— Он приказал меня убить?
— Только если ты воспротивишься. Но мне это не по сердцу. Я не хочу тебя убивать. В нашем роду осталось немного мужчин.
Олл говорил искренне, понимая, какая сила заставляет юношу совершать вопиющее безрассудство. Влечение к женщине, туманящее разум, было и ему ведомо. Улен ему нравился. Но никакие уговоры не помешали бы Оллу исполнить свой долг. Юный наглец не смеет противиться воле старшего. Непослушание — великое зло, которое потребно искоренять, пока оно не дало побеги. Лучше убить одного больного, чем заразить десятки здоровых. Да и что смерть? Для того, кому уготован погребальный костёр, её зев не страшен. Но строптивый щенок мог быть полезен племени, поэтому Олл не спешил с расправой. Потому вступил в переговоры, хотя приказ Богола был ясен: «Верни Млаву!» Это значило, живого Улена он видеть не хочет. Однако Олл был и сам не молод, чужая кровь утомила его. Сердце его смягчилось с годами. В непреклонности Богола он по-прежнему умел различать голос предначертания, но не всегда, как прежде, его существо охотно откликалось на этот зов.
— Мне жаль тебя, Олл, — сказал Улен. — Ты всю жизнь был палкой в чужой руке.
Взгляд Олла помрачнел:
— Ты дерзок, Улен!
— Тебе придётся убить меня, так выслушай напоследок правду, которую ты не знаешь.
— Твоя правда никому не нужна. Это правда безумия.
У лену нечего было терять, в нём внезапно пробудился дух красноречия. Ему хотелось облечь в слова то, что мучило.
— Я не первый раз слышу, что Богол готов меня простить. Но чем я перед ним провинился? Тем, что выбрал Млаву, а она выбрала меня? Богол говорит, что помышляет лишь о благополучии рода. Но рассуди, Олл, какая польза роду от того, что вождь лишний раз потешит свою немощь? Или он собирается прожить вторую жизнь?.. От меня Млава нарожает детей, так заведено от века меж мужчиной и женщиной. Род укореняется в детях. Нет власти выше судьбы, а она нас соединила. Богол противостоит этому, потому что мы мешаем его блажи. Так кто же перед кем виноват: я перед ним или он передо мною? Никто не минует погребального костра, но и в ином мире оправдываться будет он, а не я.
— Щенок! — рявкнул Олл, делая шаг вперёд. — Не смей так говорить о вожде!
— Смею, Олл. А вот ты, как подлый раб, живёшь чужим разумом и забыл, что родился свободным.
— Не тебе рассуждать об этом. — Олл сделал ещё шаг и удобнее опёрся правой ногой. — Вождь советуется с духами лесов и иногда с самим Сварогом, а твоим поганым языком ворочает мерзкая похоть. Ты должен умереть, Улен.
Сзади шелохнулись ветви. Улен машинально скосил глаза, и внимание его на миг рассеялось. Этого достало Оллу, чтобы метнуть нож, который он таил в рукаве. Улен качнулся вбок, и нож, слабо чмокнув, вонзился в дерево за его спиной. Рыхлый снег помешал Оллу преодолеть расстояние так быстро, как следовало, Улен отбил удар меча топором и получил малую отсрочку. Взревев, Олл раскрутил меч над головой, как он один умел: железо со свистом слилось в адский тёмный круг. Околдованный, прижав к груди топор, Улен уныло ждал, когда из зловещего круга вырвется наконец смертельное жало и повалит его на снег. Ноги ослабели от чародейного напора. Но и второй удар он принял на топор, чудом уберёг плечо. Чудовищная сила вырвала обух из его руки, топор взмыл высоко в воздух, как воробушек. И тут свершилось чудо. Олл, застонав, опустился на колени перед безоружным юношей. В груди его, там, где сердце, торчала стрела, а по бешеным глазам поплыла тень великой муки. Он неловко прилёг на снег, потом опрокинулся на спину, аккуратно опустив меч рядом. Над поляной пронёсся свирепый рык, из кустов вымахнул Анар и замер над поверженным воином, роняя на снег желтоватую пену.
