Сзади зашуршало. Он быстро обернулся, но это подходила Лейла — у нее недостало сил дожидаться Тархана.
— Кто это? — одними губами спросила она.
— Один — Перман. Второго не знаю.
В широко раскрытых глазах молодой женщины застыл тревожный вопрос. Приподнявшись на цыпочки, она попыталась выглянуть из оврага. Но это ей не удалось. Тархан тихо засмеялся:
— Подсадить?
— Что будем делать? — не принимая шутки, тревожно спросила Лейла.
— Окликнем их, — сказал Тархан. — Перман — свой человек.
— А тот, второй?
— Э, Перман с плохими людьми компанию не водит… Ты, Лейла-джан, возвращайся в шалаш и жди меня, а я подойду к ним. Если с Перманом верный человек, приведу обоих, если нет — одного Пермана.
— А может, никого не надо? Пусть они едут своей дорогой…
— Не бойся! Перман большую помощь может нам оказать!
— Делай, как знаешь, — с привычной покорностью согласилась Лейла, и в голосе ее прозвучала нотка горечи. — Только возвращайся побыстрее…
— Хорошо… На, возьми саблю!
Принимая клинок, Лейла слабо улыбнулась.
— Я не умею рубиться на саблях!..
Она проводила Тархана взглядом, чувствуя, как опять недоброй болью сжимается сердце, и медленно пошла к шалашу. Напрасно не послушал ее Тархан. Лишние глаза— лишняя беда. Тот, кто строит свое счастье на зыбком песке, должен опасаться каждого порыва ветра. Потом, когда песок будет скреплен глиной, а глина засохнет и превратится в камень, можно не бояться ничего. Но вначале…
Всадники между тем спешились. Седобородый джигит раздувал костер. Перман, чертыхаясь, возился с тугим узлом хурджуна. Кони мирно щипали блеклую осеннюю траву.
Стоя за деревом, Тархан хотел было сначала окликнуть Пермана. Потом передумал и, озорничая, с криком: «Я Али!.. Помоги Али!» — выскочил из леска. Перман схватился за ружье. Белобородый поднялся, обнажив саблю.
— Эй, герой, не залей кровью вселенную! — закричал Тархан, подбегая.
Друзья крепко обнялись. Перман шутливо упрекнул:
— Пэх-ей! Разве можно так пугать людей, которые и без того напуганы?.. Ягмур-ага, это и есть тот самый Тархан, о котором я вам давеча говорил!
— Здравствуйте, яшули! — вежливо поздоровался со стариком Тархан.
— Это Ягмур-ага, — пояснил Перман, снова берясь за хурджун. — Он из нашего села, но ты его не знаешь. Тебя еще на свете не было, когда он в плен к кизылбашам попал… Вот чертов узел! Кто только тебя завязывал!..
— Ты же, наверно, и завязывал, — усмехнулся Ягмур и обратился к Тархану — Случайно, сынок, не встречался тебе поэт Махтумкули?
— Нет, — с сожалением сказал Тархан. — А разве с ним что-нибудь случилось?
— Кто знает… Одному аллаху ведомо. Когда мы из крепости вырвались, его никто не видел. Хорошо, если не попал в руки кизылбашей. Нас освободил из цепей, а сам… С какими глазами мы появимся в ауле? Я готов назад возвратиться, чтобы его выручить!
Перман, справившийся наконец с узлом, заметил:
— Что толку будет от нашего возвращения? Лишними рабами кизылбашей только порадуем. Надо быстрее в аул возвращаться и, если он еще не вернулся, сообща думать, как его выручить.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Тархан.
— Поесть, попить чаю и трогаться в путь.
— А больше никто сюда не придет?
— Сегодня, друг мой, каждый сам ищет свою дорогу. Не припомню случая, чтобы нас так крепко расколотили кизылбаши! Что-то здесь не то. Ягмур-ага говорит, что прошлую пятницу к Шатырбеку приезжал Абдулмеджит-хан со своими нукерами. До самого вечера барабаны били, музыка играла. Ясно, что не заблудился хан.
— Верно, сынок, — подтвердил Ягмур. — Шатырбек имеет за спиной какую-то поддержку. Совру, если скажу, что видел регулярное войско, но Абдулмеджит-хана своими глазами видел — он целый день просидел с Шатырбеком. Его нукеры пировали и пили вино. И еще одного видел — начальника сарбазов Селим-хана. По-моему, он покинул крепость не вместе с Абдулмеджит-ханом и где-то неподалеку были его сарбазы…
Он склонился к костру.
Раскладывая на дастархане лепешки, Перман спросил, понизив голос:
— Ты один, Тархан?
— Нет, — шепотом ответил Тархан.
— Кто?
— Пойдем со мной… Пока Ягмур-ага чай готовит, я тебе покажу кое-что!
— Не шепчитесь, ребятки! — добродушно сказал Ягмур. — Ступайте по своим секретным делам, только к чаю не опаздывайте!
Шагая рядом с Перманом, Тархан спросил:
— О сердаре ничего не слышно?
— А что с ним случится? — равнодушно ответил Перман и вдруг резко остановился. — Постой! Ты почему сердара вспомнил? Уж не Лейла ли с тобой?
— Нет, — сказал Тархан, в глубине души удивленный проницательностью друга. — Лейла далеко.
— Хитришь?
— Нынче все хитрят.
— Кто же все-таки у тебя?
— Придешь — увидишь.
— Женщина или мужчина?
— На что мне мужчина сдался!
Перман шутливо толкнул Тархана в плечо.
— Вот хитрюга, а! Всех обскакал! Другие о животе своем заботились, а он и о добыче не забывал! Ну, если в такой передряге тебе что-либо стоящее попало, снимаю перед тобой свой тельпек! И как это ты ухитрился?
— Как говорили в старину, когда аллах дает рабу своему, он ложит вещь на пути его.
— Хорошенькая?
— Как частица луны!
Переговариваясь, друзья добрались до полянки. Окинув ее взглядом, Перман воскликнул:
— Эге, брат, да ты тут, гляжу, всерьез расположился! Отличное местечко для любви! Думаю, если бы поделили все богатства земли, все равно нам лучше не досталось бы.
Тархан громко крикнул:
— Эй, невеста, выходи из дому! Гостя встречай!
И заглянул в шалаш. Перман пытался рассмотреть, кто это сидит в шалаше, с головой укутанный мужским халатом.
— Пяхей, гелин-джан, как сидишь! — смеясь, Тархан потянул с Лейлы халат. — Ну-ка открывай свое лицо! Покажи нам, кто ты есть!
— У кого же такая маленькая рука, как не у Лейлы! — прогудел Перман и густо захохотал.
Лейла снова съежилась под халатом, но Тархан с мягкой настойчивостью снял его с молодой женщины.
— Теперь уже нечего прятаться, Лейла-джан! У Пермана взгляд, как у орла, сквозь халат тебя разглядел!
Лейла смущенно отворачивалась, пряча лицо.
— Ладно тебе! — вступился за нее Перман. — Иди-ка сюда!
Они отошли в сторону.
— Какой ты счастливый человек! — улыбаясь, сказал Перман. — Тебе везет, как филину. Помнишь, ты говорил: «Поцеловать один раз — и умереть»? Ну, а что теперь еще желаешь?
— Пока ничего, Перман-джан, — ответил Тархан. — Но есть одна мечта.
— Достигший брода достигнет и берега. Знаю, о чем ты мечтаешь!
Лейла подсматривала за ними в щелку между ветками шалаша. Она напряженно вслушивалась, но слов разобрать не могла. Понимая, что речь идет о ней, пыталась догадаться… Вот Перман сказал что-то Тархану. Тот отвечает ему. Смеются. Нет, хорошо смеются, не обидно!
Она невольно сравнивала их: очень похожи на братьев. Оба — рослые, широкоплечие, Тархан даже чуточку пошире в плечах. Но о чем же они все-таки говорят? К какому решению придут?
Закат, пылавший в полнеба, угасал. Острые пики горной гряды медленно теряли свои четкие очертания, расплывались в поднимающейся из ущелий мгле. Но хаджиговшанцы, собравшиеся на окраине аула, не торопились расходиться по домам. Весть о разгроме уже облетела всю округу. Вчера многие из джигитов, потрепанные и прячущие глаза, вернулись в аул. Судьба остальных была неизвестна. И люди высматривали силуэты всадников, которые должны были появиться со стороны Гапланлы. Кто ждал отца, кто — брата, кто — друга. Даже детишки, обычно непоседливые и шумливые, притихли, усевшись поблизости от взрослых.
Старики сидели на вершине пологого холма. Среди них был и Мяти-пальван. Многие считали его счастливым и не без основания: его Джума вернулся целым и невредимым. Мяти-пальван тоже радовался возвращению сына, но и сердито поругал его за то, что не усмотрел за Махтумкули. Старый поэт был для него другом и братом, его отсутствие глубоко печалило Мяти-пальвана. Конечно, мальчик прав, что в такой переделке, когда смерть заглядывает в глаза, за каждым человеком не уследишь. Но ведь ему наказано было смотреть не за каждым, а за Махтумкули! И Мяти-пальван не знал, сильнее ли печалился бы он, случись не вернуться Джуме…
Старики негромко переговаривались.
— Сегодня, возвращаясь с Карабалкана, встретил
Эсена Безрукого. Говорит, что вернулись трое ушедших из Шагал-Тепе.
— Я тоже слышал: младший сын Ораза Гирджика вернулся. А о старшем пока ничего не слыхать.
— Говорят, из Ковли тоже двое всадников вернулись.
— Нет, они еще вчера приехали.
— Вчера — другие, а эти — сегодня.
— О аллах! Я сам говорил с человеком из Ковли — никто со стороны Гапланлы не приходил к ним сегодня!
