И еще одна мысль не давала ему покоя: кто увез Лейлу из крепости Шатырбека? Этот глупец Илли потерял ее где-то в суматохе. А кто подобрал? Как она оказалась рядом с Перманом и Тарханом? Не растоптали ли его честь вторично? Грязные подозрения не давали сердару покоя. Он мучился, не в силах установить истину.
Он подвинул к себе чайник, бесшумно поставленный возле него Лейлой, наполнил пиалу до половины, вылил обратно — чтобы чай крепче заварился.
В дверях с протянутыми вперед руками показался Караджа.
— Эссалам алейкум, сердар-ага!
— Валейким эссалам! — буркнул сердар, продолжая колдовать над чайником. Он понимал, что Караджа явился не спроста: сердар хорошо знал своего нукера. Когда Караджа приходил просить что-либо или приносил неприятную весть, он останавливался у двери и нерешительно покашливал. Потом осторожно приоткрывал одну створку и просовывал в кибитку голову. Заходил только после разрешения хозяина и стоял у порога, пока его не приглашали сесть. Если же весть могла быть приятной сердару, Караджа, заходя, широко открывал обе створки двери, здоровался с сердаром, как с равным, сам проходил и усаживался на кошме.
Так он поступил и сейчас.
Молчание длилось довольно долго. Караджа несколько раз пытался заговорить, но, не решаясь, только судорожно двигал большим кадыком. Наконец сердар спросил:
— Возвратился здоровым, невредимым?
— Слава аллаху, сердар-ага! Большинство уехавших вернулись.
— Кто еще с тобой вернулся?
— Перман приехал! Тархан приехал! Анна-Коротышка приехал! И Ягмур-ага из плена вернулся!
— Где ты с ними встретился?
— Возле Гапланлы, сердар-ага! Знаете, там у выхода из ущелья большой чинар стоит? Вот там и встретились… Мы с Анна ночевали под чинаром. Утром проснулись, глядим, а конь Анна-Коротышки лежит с раздутым брюхом и пену пускает. Сохрани аллах и помилуй от недоброго! Что, думаем, случилось с конем? Или съел чего-либо или так пора пришла подыхать? До самого полудня ждали, пока он поднимется. Вот тут и подъехал Перман и остальные. А позади Ягмура-ага Лейла сидела!
— Не спрашивал, где он ее нашел?
— Как не спрашивать! Спрашивал! Говорит, когда из Куня-Кала пробивались, она стояла возле дерева и просила: «Возьмите меня с собой! Я жена сердара!» Ягмур-ага и взял.
— «Жена»! — презрительно фыркнул Адна-сердар и спросил после непродолжительного молчания:
— Перман с Тарханом где встретили Ягмура?
— Этого я не знаю, ага, — виновато сказал Караджа.
Понимая, что главного, с чем пришел, Караджа еще не выложил, Адна-сердар хмуро сказал:
— Ну, а еще какие новости?
— Есть еще одна новость, сердар-ага! — ухмыльнулся Караджа и полез было за насвайкой, но, вспомнив, что сердар не любит, когда в его кибитке плюют нас, опустил руку. — Новость такая, сердар-ага. Если я правильно разумею, Анна-Коротышка наскочил в крепости Шатырбека на богатую добычу! Его хурджун полон серебряных вещей!
— Откуда знаешь?
— Своими глазами видел, сердар-ага! Клянусь аллахом, во-от такая огромная чаша! — Караджа широко развел руки. — И вся из серебра! А еще там в материю что-то завернуто, он мне не показал, хоть я и просил показать. Спать ложился — хурджун под голову положил, оправляться пошел — с собой понес! И на поясе у него сабля висит — вся ручка из серебра да еще с узорами!
Караджа ликовал. Однако Адна-сердар не проявил к сообщению ожидаемого интереса. Покачав чайник и сливая в пиалу остатки чая, он равнодушно сказал:
— Продолжай… Какие еще новости?
— Больше ничего не знаю, ага! — растерянно, глотая слюни, ответил Караджа. — Я сам только что вернулся!..
— Что ж. — усмехнулся сердар, — иди отдыхать, наверно, устал с дороги. Иди!
Обманутый в своих ожиданиях, Караджа неохотно поднялся и, попрощавшись, вышел. На улице он столкнулся с Тарханом, возвращавшимся от Пермана.
— Поди-ка сюда, Караджа-батыр! — поманил его пальцем Тархан и, когда Караджа подошел, цепко взял его за плечо. — Послушай, я тебе одно стихотворение прочитаю!
— Пусти, больно! — поморщился Караджа.
— Сейчас отпущу! — блеснул Тархан недобрыми глазами. — Слушан стихи! Их Махтумкули-ага сочинил специально для тебя!
Ждет суд тебя за подлый твой язык.
Ты не избегнешь страшной доли, сплетник;
Уймись, молчи! Ты клеветать привык,
Ты причиняешь много боли, сплетник!
— Пусти! — заныл Караджа, пытаясь высвободиться из железных рук Тархана. — Пусти, говорю! А то…
— Дальше слушай, — настойчиво продолжал Тархан:
Фраги сказал: лжец, сам себя вини
В том, что ты стал позором для родни;
Сам на себя в отчаянье взгляни
И ужаснешься поневоле, сплетник!
Караджа потер ноющее плечо, отошел на шаг и воскликнул:
— Эй-хо, смотрите-ка на него! Думаешь, сплетничать приходил? Жрать нечего, за помощью к сердару-ага обращался!
— Сгинь отсюда, нечисть! — цыкнул Тархан. — А то в загривок провожу! Сразу найдешь еду!
Караджа проворно зашагал, поминутно оглядываясь, словно ожидал, что Тархан погонится за ним. Но Тархан и не собирался гнаться. Он только подумал, что этот болтун Караджа мог наплести сердару невесть чего о Лейле, и пожалел, что так быстро отпустил его, не расспросив толком, зачем он в самом деле приходил в такую пору к сердару.
Тархан собирался идти дальше, но из кибитки его окликнул Адна-сердар, видимо, слышавший их перепалку с Караджой. Тархану очень не хотелось сейчас разговаривать с сердаром, поэтому он не пошел к двери, а спросил через стену кибитки:
— Что прикажете, ага?
— Чума тебе на голову: «ага»! — выругался сердар. — Иди сюда!
Тархан обогнул кибитку и вошел.
— Позови ко мне Анна-Коротышку! — не глядя на него, приказал сердар. — Пусть немедленно идет!
Анна-Коротышка сидел в это время в своей ветхой, покосившейся кибитке и со смаком пил чай. Окруженный детьми, — у него было четверо несовершеннолетних юнцов, — он чувствовал себя ханом, наслаждающимся всеми благами жизни, и в душе сотый раз благодарил аллаха за то, что послал не только благополучное возвращение, но и богатую добычу.
Не было у Анна ни скотины возле кибитки, ни вещи, о которой было бы не стыдно сказать: «Она — моя!» Все богатство его состояло из дружной семьи, крепких рук да неистощимого терпения. Очень напугало его то, что конь, взятый за половину добычи у Шаллы-ахуна, лег и стал пускать пену. Но всевышний не допустил свершиться несчастью — и конь, отлежавшись, встал как ни в чем не бывало, он уже возвращен хозяину. Теперь все переменится. Богатство, которое он добыл, рискуя собственной жизнью, поможет встать на ноги и подправить бедное хозяйство. Может быть, даже старшенькому для калыма останется, когда придет время привести в дом невестку.
Когда Тархан подошел к его кибитке, в ней царили шум и гам: визжали дети, хохотал Анна, шутливо сердилась его жена. Здесь была полная противоположность той гнетущей атмосфере, которая царила в новеньких кибитках Адна-сердара.
— Заходи, Тархан! — обрадовался Анна, увидев неожиданного гостя. — Ай, молодец, что зашел! Проходи, садись! Чай пить будем, лепешки есть!.. Молчите вы! — прикрикнул он на расшумевшихся детишек, и те мигом притихли, глядя во все глаза на гостя.
— Спасибо, не буду сидеть! — сказал Тархан, присаживаясь на корточки у очага. — Сердар тебе, Анна, приказал немедленно прийти к нему.
Выражение безмятежной радости сошло с худого, с провалившимися щеками лица Анна. Он погладил редкую рыжеватую бородку.
— Зачем зовет?
— Не знаю. Сказал только, чтоб немедля шел.
— Что я ему, нукер — выполнять приказания? — неожиданно рассердился Анна, но сразу же остыл. — Интересно, какое у него ко мне дело объявилось?
— Клянусь богом, ты меня просто убиваешь своей наивностью! — с легким раздражением сказал Тархан.
— Почему убиваю? — не понял Анна.
— Вот придешь к сердару, тогда узнаешь, почему. Вставай, пошли!
Скрытый смысл слов Тархана обеспокоил жену Анна.
— Скажите нам, если знаете, — попросила она.
Тархан безнадежно махнул рукой:
— Тут, тетушка, нечего гадать. Кто из нас не знает сердара! Думает, наверно, что Анна привез несметные богатства и боится опоздать к дележу!
Тархан хотел сказать еще несколько слов по адресу сердара и ему подобных, но не успел, потому что в дверь просунулась козлиная бородка Шаллы-ахуна. Анна поспешил встретить уважаемого гостя у порога. Ахун поздоровался, скинул с ног ковуши[58] и прошел к почетному месту. Ребятишки, как ящерицы, юркнули за тряпье, сложенное в дальнем углу. Жена хозяина поспешила за чаем.
Помолчав ровно столько, сколько требовало приличие, Шаллы-ахун потрогал бородку и возгласил:
— Поздравляю тебя, иним Анна, с благополучным возвращением!
